Стихотворения - [6]

Четыре тяжкие стопы.

Четыре солнца всходят разом,

Четыре бубна в уши бьют,

Четыре девы ясноглазых

В четыре голоса поют.

И песня льется, замирая,

А в ней, чиста и глубока,

То удаль русская без края,

То злая русская тоска,

Паром, скрипящий у причала,

Полынь, репейник на полях

И потерявшая начало,

Вся в рытвинах и колеях,

Дорога. Полосы косые

На верстовых ее столбах

И на шлагбаумах. Россия!

Трактиры, галки на крестах,

И деревянные деревни,

И деревянные мосты.

Россия, Русь в уборе древней,

Живой навеки красоты!

Душа изведала отрады

Народных песен, скорбных дум,

И глушь лесов, и гор громады,

И ширь долин, и моря шум.

Страна! Как сердцу в ней просторно

И как в ней тесно для ума,

Для вольности! Живые зерна

В ней душит рабство и тюрьма.

Уже друзей не досчитаться

На перекличке. Черный год!

Суровый год! И, может статься,

Его уж близится черед?..

Писать! Слова идут, мужают

И в строе песенном плывут,

А звезды стены окружают

И в окна свет неверный льют.

Писать, писать — в стихах и в прозе,

Писать! Не то сойдешь с ума…

Вот-вот зима. Свежо. Морозит.

Ужель еще, еще зима?

1939

Журавли

Пролетали журавли на север,

К северным болотистым озерам.

Длинным клином журавли летели

И кричали голосом протяжным.

А над ними плыли, отставая,

Облака и таяли в лазури.

Холоден еще апрельский ветер,

Но уж солнце крылья пригревает.

Впереди вожак, силен и зорок,

Ровным махом воздух рассекая,

Строй равняет и крылом могучим

Сдерживает натиск торопливых.

Так они летели. А под ними

Шли поля, селенья и дороги,

Шли леса в сквозной зеленой дымке,

Половодьем набухали реки.

И земли звучанье долетало:

Топоры стучали, ржали кони,

Петухи кричали, пели дети,

И перекликались паровозы.

И тянуло журавлей на север

Жаркое весеннее томленье

И заботы смутные о гнездах,

О птенцах крикливых, тонконогих.

Вдруг раздался звук внизу короткий:

Не пастух кнутом пеньковым щелкнул,

Не топор сорвался дровосека —

Злая пуля устремилась к небу.

Злая пуля злого человека

К журавлиной стае устремилась

И крыло тому, кто шел последним,

Острием свинцовым перебила.

И, внезапной болью обожженный,

Он глаза от ужаса расширил,

И взмахнул крылом, и покачнулся,

И оно, как мертвое, повисло.

И тогда в безумье, задыхаясь.

Он крылом здоровым резал воздух,

Но все выше уходило небо,

А земля навстречу подымалась.

И, ударив снизу жесткой глыбой,

Вздрогнула и вдруг остановилась.

И увидел он, как, строй нарушив,

Ходит стая в высоте кругами,

Кружит стая, брата окликает,

Окликает, кличет за собою.

Он ответил братьям слабым стоном

И рванулся, и упал на землю.

И когда опять он глянул в небо,

Он увидел: тем же строем ровным

Уходили сильные на север

И все звали, звали за собою.

Там озера в камышах и зори,

А ему теперь уж не увидеть,

Как по тем озерам ходит солнце,

Как дрожат в затонах звезды неба.

А ему не окликать подруги,

Не хранить от ястреба гнездовье,

Не летать за пищей по разводьям

И птенцов не обучать полету.

Но крылом своим, еще могучим,

Но дыханьем жадным и глубоким,

Всею кровью, что стучала в сердце,

Всею болью — он не верил в гибель!

Слишком громко север призывает,

Так, что шея тянется к полету

И в ушах посвистывает ветер!..

Пролетали журавли на север…

1940

«Все врозь: дома, дороги, руки…»

Все врозь: дома, дороги, руки…

Нет, даже рук не дотянуть!

Сквозь ночи долгие разлуки

Дожить до встречи как-нибудь!

Что встреча? Света приближенье,

Вдруг озаряющее мрак.

Что встреча? Горькое мгновенье,

Невозвратимое никак.

Пройдет — и вновь затихнут птицы,

И снова тучи скроют высь.

А навсегда не распроститься!

А до конца не разойтись!

И все гадаешь, все не знаешь —

Где ты идешь? Кого ты ждешь?

Кого улыбкой ты встречаешь?

Кому ты руку подаешь?

Когда б, как два крыла у птицы,

Сошлись бы наши два пути!

Мне над тобой бы так склониться,

Так сердцем к сердцу подойти,

Чтоб видел я тебя воочью

Сквозь самый дальний перегон,

Чтоб нам одной и той же ночью

Один и тот же снился сон!

1940

Железная дорога

Она меня манила с детских лет.

Зарей, бывало, затаив дыханье,

Я вслушивался в голос паровозный.

Он долетал загадочный, зовущий —

То в нем печаль неясная звучала,

То вырастала смутная тревога,

А то — призыв… Куда? В какие дали,

В какие земли, страны, города?

Я выходил в поля. С холма я видел,

Как вдалеке, над легкой синью леса,

Взлетал порой дымок белесоватый,

Клубился, плыл и таял в синеве.

Я так любил рассказы о дороге!

И все слова — чугунка, паровозы,

Вагоны, рельсы и названья станций —

Входили в игры, оживали в снах.

И вот она! Как близко, мне казалось.

Издалека маячит водокачка,

Как медленно мы приближались к ней!

И, наконец, тяжелый, полосатый

Передо мной шлагбаум вознесен.

И вот они — влекущие, стальные,

Манящие в неведомую даль,

Змеятся рельсы. Вот они — вагоны,

То бешено летящие, цветные,

То хмурые товарные составы,

Звонки, платформы, суета посадок,

Лязг буферов, колесный гул в полях,

И вот они — сигнальные ночные

Зеленые и красные огни!

Я помню дни: тянулись эшелоны

На горькую германскую войну.

Я помню тихий пыльный полустанок.

Стоял июль. Клонился день к закату,

Тянуло мирно с поля спелой рожью,

И заунывно перепел свистал.

Состав остановился. Брали воду.

Теплушек двери настежь отворив,

Гуторили солдаты, затихая.

И вдруг, задорно по ладам пройдясь,

Гармоника заплакала. Сначала

Откуда-то совсем издалека