Стихотворения - [4]

Шрифт
Интервал

У князя доброго заране
Почетный выманить поклон;
И старцы, духом молодые,
С слезами радостных очей
Подъемлют на руки детей
Полюбоваться на Андрея!
Казалось, окна говорят,
Одушевленные народом,
И, голубым колебля сводом,
Благословения летят,
И вторит кликам клик ответный,
Стеной зубчатой отразясь:
«Да вечно здравствует наш князь!»
И в обе стороны приветно
Андрей с улыбкою чела
Склоняется к луке седла,
И, опеняя удила,
Звуча подковой искрометной,
Бегун, владельцем горделивый,
Меняет ход нетерпеливый.
И всех перевышал Андрей
Красою, крепостию тела.
К нему и жен любовь летела,
И упование мужей.
Так манит взор в венце зеленом
Веселие точащий грозд;
Так величаво небосклоном
Восходит месяц в хоре звезд.

8

Внимая сердцем глас народный,
Доволен юный добрый князь
И в откровенности свободной
К Роману молвит, обратись:
«Хвала народа – мне услада;
И мне ль, Роман, страшиться зол?
Ему опора – мой престол,
А мне любовь его – ограда!
Она всех дел моих печать;
Она умеет услаждать
Мои заботы и досуги».
Роман
Князья родятся – получать
Награду ранее заслуги.
Прости мне смелость; шумный стан
Меня взлелеял к правде пылкой;
Дворец властителей Роман
Привык считать почетной ссылкой,
И у меня князьям привет
Низать, как жемчуг, дара нет.
И этот шум, и эти клики
Являют странника уму
Дань облачению владыки,
А не порыв любви к нему!

9

Князь Андрей
Так – не одно с молвою тихой
Молва науличных речей.
И колыбель, и гроб князей
Блестят обманчивой шумихой.
И лести искуситель – змей,
Даря безвременною славой
За доблести, которых нет,
Не только дел, желаний цвет
Сражает сонною отравой;
Льстецы, как трутней жадный рой,
Из самолюбия, из страха,
Из горсти золотого праха,
Пред князем ползают душой,
Его порочнейшие ковы
Хвалить и совершать готовы.
Их лесть я оценил. Мой двор
По воле и неволе знает,
Что низость князя унижает,
Что без заслуг хвала – укор,
И, веришь ли, порой досуга,
Забыв придворных суету,
Я вырываюсь за черту
Их очарованного круга;
И чувств народных простоту
То вызываю, то внимаю.
. .
. .
. .
. .
. .
Так, в деле правды, верю я,
Враги – нам лучшие друзья!

10

Знак подан; быстрая охота,
Полет готовя соколам,
Рассыпана по берегам
Вблизи дремучего болота;
И взоры всех, и мысли там,
И все молчит. Вот пес следничий,
Гонитель злой пернатой дичи,
В поток бросается стремглав;
По тростникам перебираясь,
То перескоками, то вплавь,
Идет, на ловчих озираясь.
Но, лов послыша издали,
Угрюмых тундр жилец пустынный,
Взлетела цапля от земли,
Назад простерши ноги длинны.
Свисток! – и с путою златой
Спадают шапочки долой.
Поражены лучом денницы,
Расширив ясные зрачки
И отрясаясь, хищны птицы
Не вдруг кидаются с руки.
И первый сокол князь Андрея,
Добычь узрев издалека,
Стрелой взвился под облака,
Свистящими крылами рея,
Всё вверх и вверх, и наконец
Ударил в цаплю, как свинец.
Но скорость силы бесполезной
Встречает клюв ее железный,
И с облаков на тихий дол,
Пронзенный, падает сокол.
От Любомира всходит мститель
В воздушную громов обитель.
Смелей, быстрее мысли он;
Несется, плавает кругами,
Стоит… упал… взмахнул крылами,
Бьет снизу вверх – и бой решен!
Роняет цапля кровь и стон
И тихо пред толпою праздной
Падет чертой винтообразной.
Боярин гордый соколу
Похвальные внимает клики,
И восхищенья пламень дикий
Играет по его челу,
И князю о паденьи скором
Он предвещает грозным взором,
Как будто птиц гадальный бой —
Венец победы роковой.

11

Не мне представить цепью длинной
В живой картине пышных слов
Удачи ловли, соколиной,
И удальство младых ловцов,
И в дебри дальной и пустынной
Под ясенями древних лет
Княжой охотничий обед!
Как ум гостей, вино сверкало
И, словно радость, утекало,
И вечерел незримо день;
Хладея, солнце развивало
В долинах роскошную тень.
В обратный путь охота снова
На травлю псовую готова.
Роман и юный Световид
С какой-то негою невольной,
Сдержав коней, страны подольной
Прелестный созерцали вид:
Все тихой радостью дышало,
Улыбкой небо расцветало,
И всюду тишина была;
Лишь запоздалая пчела
Свое жужжанье над цветами
Сливала с дальними звонками;
Березы, свившись в хоровод,
Поляну купами обстали,
И горлицы под ропот вод
В тени дубравной ворковали,
Напоминая сердцу вновь
Покой, и дружбу, и любовь.

12

Роман
Питомец звучных песнопений!
Не по мечу, по сердцу брат!
Я не дивлюсь, что томный взгляд
Очей твоих являет тени
Блестящих мыслей и видений!
Кого не вспламенит обзор
Твоих величественных гор!
Световид
Так, милый друг, от коли(бели
Нагорный звук пленял меня
Пастушьей утренней свирели!
И, чудом отрока маня,
Мне повести и песни пели
О былинах минувших дней,
О подвигах богатырей.
И я любил во тьме гаданья
Старинных доблестей черты,
Невероятные преданья,
Неисполнимые мечты!
И сладостны, и светлы были
Мои в дыхании весны
Очаровательные сны!
Они в тот край меня носили,
Где спеет яблок золотой,
Где вьются райские жар-птицы
И дом русалки молодой
В волнах растопленной денницы
Слиян из граней хрусталя;
Цветут рубинами поля,
Овцы блуждают златорунны,
И неземные дышат струны, —
Все это видя и внемля,
В восторге песней бредил я!

13

Я возрастал; мои мечтанья
Росли невидимо со мной.
Мои любимые гулянья
Бывали там, где мрак лесной,
Где гребень гор возник порогом
Пред небожителей чертогом,
Куда носилася душа,
Священным воздухом дыша!
Одолеваем сладкой ленью,
В груди задумчивость тая,

Еще от автора Александр Александрович Бестужев-Марлинский
Часы и зеркало

«– Куда прикажете? – спросил мой Иван, приподняв левой рукою трехугольную шляпу, а правой завертывая ручку наемной кареты.– К генеральше S.! – сказал я рассеянно.– Пошел на Морскую! – крикнул он извозчику, хватски забегая к запяткам. Колеса грянули, и между тем как утлая карета мчалась вперед, мысли мои полетели к минувшему…».


Вечер на Кавказских водах в 1824 году

«– Вот Эльбрус, – сказал мне казак-извозчик, указывая плетью налево, когда приближался я к Кисловодску; и в самом деле, Кавказ, дотоле задернутый завесою туманов, открылся передо мною во всей дикой красоте, в грозном своем величии.Сначала трудно было распознать снега его с грядою белых облаков, на нем лежащих; но вдруг дунул ветер – тучи сдвинулись, склубились и полетели, расторгаясь о зубчатые верхи…».


Вечер на бивуаке

«Вдали изредка слышались выстрелы артиллерии, преследовавшей на левом фланге опрокинутого неприятеля, и вечернее небо вспыхивало от них зарницей. Необозримые огни, как звезды, зажглись по полю, и клики солдат, фуражиров, скрып колес, ржание коней одушевляли дымную картину военного стана... Вытянув цепь и приказав кормить лошадей через одну, офицеры расположились вкруг огонька пить чай...».


Замок Нейгаузен

«Эпохою своей повести избрал я 1334 год, заметный в летописях Ливонии взятием Риги герм. Эбергардом фон Монгеймом у епископа Иоанна II; он привел ее в совершенное подданство, взял с жителей дань и письмо покорности (Sonebref), разломал стену и через нее въехал в город. Весьма естественно, что беспрестанные раздоры рыцарей с епископами и неудачи сих последних должны были произвести в партии рижской желание обессилить врагов потаенными средствами…».


Ночь на корабле

В книгу русского писателя-декабриста Александра Бестужева (Марлинского) (1797–1837) включены повести и рассказы, среди которых «Ночь на корабле», «Роман в семи письмах», «Наезды» и др. Эти произведения насыщены романтическими легендами, яркими подробностями быта, кавказской экзотикой.


Аммалат-бек

«Была джума, близ Буйнаков, обширного селения в Северном Дагестане, татарская молодежь съехалась на скачку и джигитовку, то есть на ристанье, со всеми опытами удальства. Буйнаки лежат в два уступа на крутом обрыве горы. Влево от дороги, ведущей из Дербента к Таркам, возвышается над ними гребень Кавказа, оперенный лесом; вправо берег, понижаясь неприметно, раскидывается лугом, на который плещет вечно ропотное, как само человечество, Каспийское море. Вешний день клонился к вечеру, и все жители, вызванные свежестью воздуха еще более, чем любопытством, покидали сакли свои и толпами собирались по обеим сторонам дороги…».