Стихотворения - [12]

Да, брат, ученье — не забава;

Про что урок?»

«Про князя Ярослава…

О „Русской Правде“…»

«Что?.. Ахти!

Тогда уж „Правду“ издавали?!

А что? Не сказано, — прочти, —

За что ее конфисковали?

И как прихлопнули? Когда?

Судом? Аль без суда?»

* * *

Ох, по спине ползут мурашки.

Нам с этим цензором беда:

Столкнется с «Правдою труда»,

Так далеко ли до кондрашки!

1913

Бесы

К холуйским[3] мужикам пришло издалека

Письмо Максима, земляка

(Бедняга, числяся в «смутьянах».

Спасал живот в заморских странах).

Письмо гласило так: «Писал я вам не раз

Об удивления достойном

Иконном мастере, Феодоре покойном.

Уж подлинно, что был на редкость богомаз;

Ну, прямо, так сказать, светило:

Я не видал ни в ком такого мастерства.

Но от икон его, их сути-естества.

Меня всегда мутило.

Сиди три года, разбирай:

Что это у него? По надписанью — „Рай“,

А бесы лезут отовсюду.

Без беса обойтись не мог он никогда.

Про „Ад“ и говорить не буду,

Да не в чертях беда, —

Беда, что дьявольские рожи,

По злому умыслу покойника, похожи

На тех, кому б должна молиться слобода.

На тех, кто в черные года

За угнетенный люд терпел позор, глумленье,

Ложился под топор и шел на поселенье.

А нынче слух идет, что сделать их хотят

Потехой уличных ребят,

Что слободские скоморохи,

Лишась последней крохи

И смысла и стыда,

Не разобравши — что, куда,

Ища занятности в зазорных небылицах,

Хотят изобразить всю „чертовщину“ в лицах.

Что ж это?! Не бранясь пишу и не грозя:

Стыдитесь! Пошлости такой терпеть нельзя!»

Чрез день-другой письмо Максимово гуляет

По всей по слободе.

«Прав парень аль не прав, — заспорили везде, —

Что дядю Федора он этак охуляет?»

Но надо как-никак Максиму дать ответ.

И вот сошелся на совет

Десяток богомазов местных,

Всей слободе известных.

«Максим нам, братцы, не указ!» —

Решил так первый богомаз.

«М-да, — промычал второй, — пришлось бы всем

нам скверно,

Будь у Максима власть».

«Видать, что был бы яр».

«Из наших бы икон костер сложил, наверно».

«Что взять с него? Простой маляр».

«Картинки не дал без изъяна:

Что ни лицо, то облизьяна».

«А дядю Федора поносит так и сяк».

«Зазнался».

«Сказано: босяк».

«Хе-хе! А лез в „передовые“.

„Ему б давно в городовые!“»

* * *

Всех выкриков не перечесть.

Мужик на слово щедр, тем более — в обиде.

Облает в лучшем виде.

«Биржевку» лучше б вам, друзья мои, прочесть:

Там жестоко Максим ославлен,

Там на него поход объявлен,

Там собран боевой народ.

Ясинский — главный коновод.

Забыли козырнуть, а надо бы для «форса» —

«Профессором» из Гельсингфорса.

1913

Друзьям

Восходит день… И как там дальше?

Не мастер я по части од.

Не выношу нарядной фальши,

Хотя бис маркою свобод.

У одописцев — ну их к богу —

Рассудок с сердцем не в ладу.

Авось без вымыслов дорогу

Я к сердцу вашему найду.

И вряд ли кто меня осудит

И горький мне пошлет упрек.

Не говорю я — «дня не будет»,

Но говорю, что «день далек».

Утешен сказкою обманной

Тот, кто свободу жадно «ждет»:

Она — увы! — небесной манной

Сама собой не упадет.

Все, кто в тоске о сроке скором

Готов проклятья слать судьбе,

Все обратитеся с укором

К самим себе, к самим себе.

Вы, вы творцы свободной доли,

«Судьбу» куете вы одни.

От ваших сил и вашей воли

Зависят сроки все и дни.

От вас зависит: пить отраву

Иль гнать трусливую ораву

Тех, кто лукаво вам твердит:

«Порыв несдержанный вредит.

А — полегоньку, понемножку.

Мы, глядь, и выйдем на дорожку».

Да, говорю я, день далек.

Но пусть не робкий уголек,

Пусть ваше слово будет — пламя

Огня, горящего в груди,

Пусть, развернувшись, ваше знамя

Зареет гордо впереди,

Пусть гневом вспыхнут ваши очи

И с лиц сойдет унынья тень,

Тогда скажу я, — нет уж ночи,

Восходит день.

1913

«Поминки»

Салтыков, Гончаров и Чернышевский называли меня лучшим писателем моего времени.

Иер. Ясинский

Иероним Ясинский, по слухам, пишет литературные воспоминания

Однажды в час, когда дню знойному на смену

Сошла на землю ночь, — в пустыне встретил Барс

Проклятую могильшицу Гиену.

«Куда ты?» — молвил Барс.

«Да на кладбище в Тарс! —

Ответила Гиена без заминки. —

Ведь там, голубчик, у меня

Вся похоронена… родня,

Так хочется по ней устроить мне… поминки!»

* * *

Когда, о господи, мне пресечешь ты дни

И отпоет меня смиренный поп иль инок,

Мой прах — молю я — сохрани

От этакой родни

И от таких поминок!

Наказ

В непроезжей, в непролазной,

В деревушке Недородной

Жил да был учитель сельский,

С темнотой борясь народной.

С темнотой борясь народной,

Он с бедой народной сжился:

Каждый день вставал голодный

И голодный спать ложился.

Но душа его горела

Верой бодрой и живою.

Весь ушел учитель в дело,

С головою, с головою.

Целый день средь ребятишек

Он ходил, худой и длинный.

Целый день гудела школа,

Точно рой живой, пчелиный.

Уж не раз урядник тучный,

Шаг замедлив перед школой,

Хмыкал: «Вишь ты… шум… научный…

А учитель-то… с крамолой!»

Уж не раз косил на школу

Поп Аггей глазок тревожный:

«Ох, пошел какой учитель…

Все-то дерзкий… все безбожный!..»

Приезжал инспектор как-то

И остался всем доволен,

У учителя справлялся:

Не устал он? Может, болен?

Был так ласков и любезен,

Проявил большую жалость,

Заглянул к нему в каморку,

В сундучке порылся малость.

Чрез неделю взвыл учитель —

Из уезда предписанье:

«Обнаружив упущенья,

Переводим в наказанье».

Горемыка, распростившись

С ребятишками и школой,

С новым жаром прилепился