Стихотворения Аполлона Майкова - [8]

Все тление и прах!

Здесь, за оградою, в окованных стенах,

Гул мира умолкал пред образом распятья.

Глас веры укрощал безумные проклятья,

Усталые пловцы здесь пристань обрели;

И в мирной келий, от суеты вдали,

Прах мира отряхнув, как саван, надевали

Одежду мертвую и к небу воспаряли…

Но верен ли он был, монашеский покров?

Всегда ль, в полуночном молчании дубров,

В часы весенние мечтательных бессонниц,

Когда, ниспав между готических оконниц,

Луч бледный месяца ложился на немом

Чугунном помосте блистательным ковром,

Всегда ль, о ложе сна холодном забывая,

Склонившися к окну, отшельница младая,

Смотря на небеса, летела в горний мир,

На лоно вечности, в подоблачный эфир,

Где ангелы поют божественные гимны,

Откуда бедную зовут гостеприимно?

Каков период: не угодно ли прочесть вам его, не переводя духа или не скрыв смысла?.. И что за неточность в эпитетах? Что такое «окованные стены», «одежда мертвая» (автор хотел, вероятно, сказать – «одежда мертвых», да мера стиха не позволила), «верен ли монашеский обет» (кому и чему верен?)? Что такое «весенние часы и мечтательные бессонницы»?..

Теперь обращаемся ко всем людям с эстетическим вкусом и художественным тактом: можно ли без наслаждения и восторга читать последние, окончательные стихи этой пьесы, столь пламенные и вдохновенные? —

Не правда ль, часто взор, как небо, голубой

На небе обретал прекрасный лик земной,

И уху робкому мечтались не молитвы,

А цитры тихий звон иль клик опасной битвы,

И грудь вздымалася, и грешная слеза,

Туманя ясные красавицы глаза,

По бледному лицу жемчужиной блистала,

И юная глава в волненьи упадала

На руки белые, и прядь златых кудрей

Волною падала по мрамору грудей,

И месяц осыпал их бледными лучами

И трепетно играл змеистыми тенями?..

Пьеса, означенная № XIV (стр. 30), принадлежит не к числу худших, особенно по окончанию. В пьесах: «Воробьевы горы», «Два гроба», «Истинное благо», «Мститель» (скандинавская баллада) и «Кладбище» – мы решительно не узнаем г. Майкова, – и подпишите под ними: г. Щеткин, г. Кропоткин, г. Гогниев, г. Романович{21} – никто бы не удивился… «Воробьевы горы» написаны точно как будто г. Бенедиктовым; в них есть «кровель море разливное» (жаль, что не разливанное!), в них есть стихи: «И до-полюсные воды у моих восплещут пят», в них «крадется пламени змея»; но в них нет ни мысли, ни поэзии, ни даже хороших стихов. В «Двух гробах» собственно нет ни одного гроба: речь идет о носилках Карла XII и о веще Наполеона, будто бы забытом им в Москве. Исполнение совершенно соответствует этой изысканной и натянутой мысли, как можете судить даже по этим двум с половиною стихам:

Взманив к себе на грудь увенчанного змия (?),

В объятиях его залучила Россия

И гробом стала…

Вы ли это, г. Майков?..

В «Двух морях» воспеты Средиземное и Мертвое (в Сирии)» моря: идеи нет, но стихи недурны, хотя между ними есть и вот какие: «В венце брегов, на яблоке земли» (?), «По нем (по морю), воздев шелом среброкосматый, станица волн не ратует вовек» (!). – Стихотворение «В. А. С…..у»{22} замечательно по хорошим стихам, как этюд. – В маленькой поэме «Иафет» много ума, есть недурные стихи, но нисколько нет поэзии. Впрочем, мы, безошибочно высчитав, чего нет в этом «рефлектированном» произведении, не всё высчитали, что есть в нем: в нем есть изысканные выражения: мир, обновленный в купели моря; Кавказские горы – гордые врата Европы. «Молитва бедуина» была бы очень хороша, если б в ней некоторые стихи не были так тяжелы. «Горный ключ» принадлежал бы к лучшим пьесам г. Майкова, если б в нем ручьи не были названы «резвыми нитями земли». Очень недурна пьеска «Кто – он?». К хорошим можно причислить еще: «Призыв», «Безветрие», «Мысль поэта», «Певцу», «Жизнь», «Мысль», «Заря» и «Е. П. М.»{23}.

Да, много, много превосходного, много хорошего; но есть и такое, что неприятно встретить в печати и что бывает интересно и поучительно разве в полных собраниях творений великих поэтов, по смерти их изданных… Явно, что пьесы вроде «Воробьевых гор» и «Кладбища» написаны г. Майковым давно уже и милы ему, может быть, потому именно, что были первыми пробными звуками его музы; но мы судим о них как чужие и посторонние им…{24} Но более всего советуем молодому поэту – и да примет он наш совет с тем же радушием и тою любовию, с какими мы даем его! – советуем беречься изысканности в идеях и образах, советуем следовать больше своему непосредственному чувству и художественному такту, чем вкусу толпы… О, берегитесь этой толпы, молодой поэт! Она изменчива в своей благосклонности и постоянно уважает только тех, кого боится, а боится только тех, кто не за ней идет, а за собою ведет ее, не оглядываясь назад… Ей ничего не стоит низвергнуть истукан, ею же самою слепленный (обыкновенно из весеннего снегу – это любимый ее материал); по она всегда проходит с потупленными очами и на цыпочках мимо не ею созданного кумира… Вспомните, что у нас есть теперь великие поэты, которых слава продолжалась не дольше трех лет… по крайней мере я слышал об одном, который так мог угодить толпе мишурным блеском и изысканными выражениями, что она, толпа, в несколько месяцев раскупила первую часть его стихотворений; но вторая часть их была издана только раз, третья давно готова в рукописи, да дело стало за тем, что никто не берется издать…