Стихотворения - [2]

Шрифт
Интервал
Серый завод-металлург.
Нас видят с портфелями в людных местах,
Мы мёрзнем, как все, в молочных хвостах,
Но в жизни остался нам пушкинский ямб
И восковой Петербург.
Как знаем мы жгучую ненависть толп
К тем, кто настежь души не раскрыл.
Шагай же бездумный советский полк
По шелесту сломанных крыл.
Мы кем-то проиграны чёрту в лото,
И нас никому не жаль.
И плачем, и плачем, как в белый платок,
В наш серебряный светлый февраль.

24 февраля 1933

Наше наследие, 1990, № 2.

18 октября 1914 года

Бомба взорвалась в кипящем котле,
С рёвом взметнула солдатскую пищу.
Трое остались хрипеть на земле,
Десять ушли к неземному жилищу.
Вечером в поле туманно-нагом
Ухали выстрелы русских орудий,
Долго куски собирали кругом
И навалили на мёртвые груды.
В яме дорожной в версте от огня
Их забросали землёй прошлогодней,
Гасли осколки осеннего дня,
Фельдшер сбивался в молитве Господней.

Наше наследие, 1990, № 2.

«Курок заржавленный…»

Курок заржавленный
Чернеет строже.
Патроны вставлены
Без лишней дрожи.
О, сколько искренних
Отвергнут помощь,
О, сколько выстрелов
Проглотит полночь.
Поутру сходятся
Из дальних комнат,
О Богородице
Твердят и помнят.
Лежит застреленный
В цветеньи вешнем.
В глазных расселинах
Стоит нездешнее.
А в далях города
Над злым конвертом
Рыдают молодо
О нём бессмертном.

Наше наследие, 1990, № 2.

Обречённые

И эта ночь вокруг, как чёрная купель,
И улиц тишина с больными фонарями.
Ты помнишь, — здесь, в кругу недель
Мы были умными царями.
Но в буднях городских с искусственной луной
Мы позабыли наш неугасимый берег,
И нам ли возвестить о радости иной,
О счастьи завтрашних америк.
Нас светом обожгло внезапное окно,
Но одинокие — без воли, без испуга
Мы падаем опять в бессветное звено.
В пределе твёрдом замкнутого круга
Идём туда, где что-то суждено.
И эта полночь нам подруга.

1908, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Сольфатара[3]

Видишь?
   — всадник на римской дороге,
   где чеканный серебряный свет
   остриями ложится на камни
   покинутых башен.
   Исполнитель тревоги,
   о котором вещало безумье Тацитовых лет.
   Нам он ведом,
   И нам лишь не страшен.
Помнишь?
   — в книгах Каббалы
   мы прочли: «в эти дни засверкает
   сильнее стократ Водолей,
   будут люди и дни бесконечно усталы,
   но раскроются ало
   озёра Флегрейских полей[4].
   В полночь всадник проскачет
   и тени назад не отбросит.
   Обрекающий индекс начертит
         над каждым крыльцом.
   Горе тем, кто заплачет,
   кто очнётся и спросит.
   Горе спящим в домах
   и в садах с непокрытым лицом…»[5]
Ночь похитила месяц и ярче вдали Сольфатара.
На рассвете узнают бездонность вулканных потех.
Черногрудая парка к утру приготовит для всех
Катапульты сражений и бочки пожара.
   Наши песни готовы —
   прозорливые песни свершенья назначенных дней,
   сотворённые рано…
Посмотри:
   Как свеча от подземных огней,
   Вдалеке загорелось Аньяно.

1908, Петербург; 1909, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Предки

Нас шестнадцать равнодушно-рослых
Сочетавших дни и перепутья.
Наши руки на дубовых вёслах
Оставляют ржавые лоскутья.
Много крови и своей и вражьей
Накопили старые кольчуги.
Мы с тобой плывём, убитый княже,
Все шестнадцать, павшие на юге.
Пусть седые греки во вловенях
Забивают мертвецов в колоды.
Мы хотим лежать в холмах весенних —
К своему вернёмся мы народу.
От зари предутренней, прохладной
До вечерних кликов лебединых
Мы лежим безрадостно-громадны
И в сердцах у нас не тают льдины.
Но едва зелёный луч ущерба
Чутко тронет бронзовые брони,
Мы ладьи выводим из-под вербы
И в ушах вечерних ветр застонет.
Мы летим, спешим по водной шири.
Рвём веслом сады подводных стеблей.
Дальше тёмным волоком до Свири,
А потом опять ночною греблей.
И когда у капищ Чернограда
Огибаем Рюриковы срубы,
Нас пронзает прежняя услада,
И на вёслах оживают трупы.
Древним Ладо в голубом тумане
На заре сворачивает волны.
Там нас ждут последние расстанья
Мы туда и правим наши чёлны.

1913, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Тоска о сестре

Ветер сильный, родись и послушно провей.
Я молю, я велю, я хочу.
Ты, что валишь в грозу колокольни церквей.
Ты, что медленно гасишь свечу.
Прошуми, пробеги в придорожной пыли
В голубую вечернюю тень.
Зачерпни кукованья в сосновой дали
И молчанье ночных деревень.
Пронесись молодой над землёй, над водой
В чужелюдную землю Бретань.
Опрокинься в моря корабельной бедой,
И к любимому сердцу пристань.
Прозвени, что в словесный наджизненный скит
Я ушёл, чтоб себя превозмочь.
Прогреми, что и я непогодой убит,
Как кулик в воробьиную ночь.

1913, Грязи

Лепта. М., 1995, № 26.

Флаги

Чёрные флаги восстаний
Свеют последнюю робость.
На башне вечерних ласканий
Чёрная плещется лопасть.
Гордые вызовы в воздух
С песней звонкой метнулись.
В душных револьверных гнёздах
Пули очнулись.
Чёрная вьюга клубящихся тканей
Смоет последнюю негу.
Птицы исканий
Близки к ночлегу.
В буднях родились герои —
Бойцы с немигающим взглядом.
Там, где встретились трое,
Трое становятся рядом.
В небе, ломаясь, трепещут
Молний священные шпаги.
Над будущим плещут
Чёрные флаги.

1914, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Христос

Ранний час. В пути незримо
Разгорается мечта.
Веют крылья серафима,
Даль прозрачна, высь чиста.
А.Блок
1.
Чудный свет пошёл из Обояни.
От вечерен молния сверкала.
Все пути затеряны в тумане.
Лягу спать — заутра встану ране.
Продолжить чтение