Стихотворения 1916-1920 годов - [8]

Потупиться — понять — что сладострастью кара —

Жестокая любовь и каторжная страсть.

4 сентября 1917

ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ (Отрывок)

И, дрожа от страстной спеси,

В небо вознесла ладонь

Раскаленный полумесяц,

Что посеял медный конь.

Сентябрь 1917

«Тот — щеголем наполовину мертвым…»

Тот — щеголем наполовину мертвым,

А этот — нищим, по двадцатый год.

Тот говорит, а этот дышит. Тот

Был ангелом, а этот будет чертом.

Встречают-провожают поезда

И….. слушают в пустынном храме,

И все глядит — внимательно — как даме —

Как женщине — в широкие глаза.

И все не может до конца вздохнуть

Товарищ младший, и глотает — яро,

Расширенными легкими — сигары

И города полýночную муть.

И коротко кивает ангел падший,

Когда иссяк кощунственный словарь,

И расстаются, глядя на фонарь,

Товарищ старший и товарищ младший.

6 сентября 1917

«Ввечеру выходят семьи…»

Ввечеру выходят семьи.

Опускаются на скамьи.

Из харчевни — пар кофейный.

Господин клянется даме.

Голуби воркуют. Крендель

Правит триумфальный вход.

Мальчик вытащил занозу.

— Господин целует розу. —

Пышут пенковые трубки,

Сдвинули чепцы соседки:

Кто — про юбки, кто — про зубки.

Кто — про рыжую наседку.

Юноша длинноволосый,

Узкогрудый — жалкий стих

Сочиняет про разлуку.

— Господин целует руку.

Спят……., спят ребята,

Ходят прялки, ходят зыбки.

Врет матрос, портной горбатый

Встал, поглаживая скрипку.

Бледный чужестранец пьяный,

Тростью в грудь себя бия,

Возглашает: — Все мы братья!

— Господин целует платье.

Дюжина ударов с башни

— Доброй ночи! Доброй ночи!

— Ваше здравие! За Ваше!

(Господин целует в очи).

Спит забава, спит забота.

Скрипача огромный горб

Запрокинулся под дубом.

— Господин целует в губы.

6 сентября 1917

«И вот, навьючив на верблюжий горб…»

И вот, навьючив на верблюжий горб,

На добрый — стопудовую заботу,

Отправимся — верблюд смирен и горд —

Справлять неисправимую работу.

Под темной тяжестью верблюжьих тел —

Мечтать о Ниле, радоваться луже,

Как господин и как Господь велел —

Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.

И будут в зареве пустынных зорь

Горбы — болеть, купцы — гадать: откуда,

Какая это вдруг напала хворь

На доброго, покорного верблюда?

Но, ни единым взглядом не моля,

Вперед, вперед, с сожженными губами,

Пока Обетованная земля

Большим горбом не встанет над горбами.

14 сентября 1917

«Аймек-гуарузим — долина роз…»

Аймéк-гуарýзим — долина роз.

Еврейка — испанский гранд.

И ты, семилетний, очами врос

В истрепанный фолиант.

От розовых, розовых, райских чащ

Какой-то пожар в глазах.

Луна Сарагоссы — и черный плащ.

Шаль — дó полу — и монах.

Еврейская девушка — меж невест —

Что роза среди ракит!

И старый серебряный дедов крест

Сменен на Давидов щит.

От черного взора и красных кос

В глазах твоих — темный круг.

И целое дерево райских роз

Цветет меж библейских букв.

Аймéк-гуарýзим — так в первый раз

Предстала тебе любовь.

Так первая книга твоя звалась,

Так тигр почуял кровь.

И, стройное тело собрав в прыжок,

Читаешь — черно в глазах! —

Как в черную полночь потом их сжег

На красном костре — монах.

18 сентября 1917

«Запах, запах…»

Запах, запах

Твоей сигары!

Смуглой сигары

Запах!

Перстни, перья,

Глаза, панамы…

Синяя ночь

Монако.

Запах странный,

Немножко затхлый:

В красном тумане —

Запад.

Столб фонарный

И рокот Темзы,

Чем же еще?

Чем же?

Ах, Веной!

Духами, сеном,

Открытой сценой,

Изменой!

23 сентября 1917

«Бел, как мука, которую мелет…»

Бел, как мука, которую мелет,

Черен, как грязь, которую чистит,

Будет от Бога похвальный лист

Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,

Нам, нерадивым: мельникам — черным,

Нам, трубочистам белым — увы! —

Страшные — Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный

Будем стоять на доске позорной.

30 сентября 1917

«Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн…»

Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.

Разгромили винный склад. — Вдоль стен

По канавам — драгоценный поток,

И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.

Ошалелое — в ночи — пенье птиц.

Царский памятник вчерашний — пуст,

И над памятником царским — ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!

Наше в княжеских подвалах вино!

Целый город, топоча как бык,

К мутной луже припадая — пьет.

В винном облаке — луна. — Кто здесь?

Будь товарищем, красотка: пей!

А по городу — веселый слух:

Где-то двое потонули в вине.[7]

Феодосия, последние дни Октября

«Плохо сильным и богатым…»

Плохо сильным и богатым,

Тяжко барскому плечу.

А вот я перед солдатом

Светлых глаз не опущу.

Город буйствует и стонет,

В винном облаке — луна.

А меня никто не тронет:

Я надменна и бедна.

Феодосия, конец Октября

КОРНИЛОВ

…Сын казака, казак…

Так начиналась — речь.

— Родина. — Враг. — Мрак.

Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.

— Нечего есть. — Честь.

— Не терять ни дня!

Должен солдат

Чистить коня…[8]

4 декабря 1917

РУАН

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!

Пора, король, во Францию, домой!

И я опять веду тебя на царство,

И ты опять обманешь, Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,

Бескровный принц, не распрямивший плеч,

Чтоб Иоанна разлюбила — голос,

Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

И был Руан, в Руане — Старый рынок…

— Все будет вновь: последний взор коня,

И первый треск невинных хворостинок,

И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый

Опять шепнет: — Терпение, сестра! —