Стихотворения 1883-1887 - [19]

   В поздней, старческой кручине

   Ты поникнешь головой.

   И погрязнешь ты в заботе,

   В тине мелочных обид,

   Словно дряхлый слон в болоте,

   Всеми брошен и забыт.

   Что нам делать? Страсти, горе

   Губят тысячи людей,

   Как пожар — траву степей,

   И печаль растет, как море!

   Что нам делать? Меркнет ум,

   И толпимся мы без цели —

   Так испуганных газелей

   Гонит огненный самум!»

Баядеры поют про надежды и счастье,

Но напрасны тимпаны и лютни гремят;

Как рыдающий ветер в ночное ненастье,

Песни, полные жизни, для Будды звучат:

   «Близок страшный день возмездья:

   Задрожит земля и твердь,

   И потушит все созвездья

   Торжествующая смерть.

   Мир исчезнет, как зарница

   В полуночных небесах;

   Все, что есть, нам только снится,

   Вся природа — дым и прах!

   Наши радости — мгновенны,

   Как обманчивые сны,

   Как в пучине брызги пены,

   Как над морем блеск луны.

   Все желания, как сети,

   Как свеча для мотыльков:

   Мы кидаемся, как дети,

   За виденьем лживых снов.

   Страсти, нега, наслажденья —

   Никому и никогда

   Не приносят утоленья,

   Как соленая вода…

   Что нам делать? Где спаситель?

   Как защитника найти?

   Бодизатва-Утешитель!

   Пробил час, — пора идти!

   В этот пламень необъятный

   Мук, желаний и страстей

   Ты, как ливень благодатный,

   Слезы жалости пролей!..»

   ..……………………….

1886

ДОН КИХОТ

Шлем — надтреснутое блюдо,

Щит — картонный, панцирь жалкий…

В стременах висят, качаясь,

Ноги тощие, как палки.

Но зато как много детской

Доброты в улыбке нежной,

И в лице худом и бледном —

Сколько веры безмятежной.

Для него хромая кляча —

Конь могучий Росинанта,

Эти мельничные крылья —

Руки мощного гиганта.

Видит он в таверне грязной

Роскошь царского чертога,

Слышит в дудке свинопаса

Звук серебряного рога.

Санхо Панца едет рядом;

Гордый вид его серьезен:

Как прилично копьеносцу,

Он величествен и грозен.

В красной юбке, в пятнах дегтя,

Там, над кучами навоза, —

Эта царственная дама —

Дульцинея де Тобозо…

Страстно, с юношеским жаром,

Он толпе крестьян голодных,

Вместо хлеба, рассыпает

Перлы мыслей благородных:

«Люди добрые, ликуйте, —

Наступает праздник вечный:

Мир не солнцем озарится,

А любовью бесконечной…

Будут все равны; друг друга

Перестанут ненавидеть;

Ни алькады, ни бароны

Не посмеют вас обидеть.

Пойте, братья, гимн победный!

Этот меч несет свободу,

Справедливость и возмездье

Угнетенному народу!»

Из приходской школы дети

Выбегают, бросив книжки,

И хохочут, и кидают

Грязью в рыцаря мальчишки.

Аплодируя, как зритель,

Жирный лавочник смеется;

На крыльце своем трактирщик

Весь от хохота трясется.

И почтенный патер смотрит,

Изумлением объятый,

И громит безумье века

Он латинскою цитатой.

Из окна глядит цирюльник,

Он прервал свою работу,

И с восторгом машет бритвой,

И кричит он Дон Кихоту:

«Благороднейший из смертных,

Я желаю вам успеха!..»

И не в силах кончить слова,

Задыхается от смеха.

Все довольны, все смеются

С гордым видом превосходства.

И никто в нем не заметит

Красоты и благородства.

Он не чувствует, не видит

Ни насмешек, ни презренья:

Кроткий лик его — так светел,

Очи — полны вдохновенья.

Смейтесь, люди, но быть может,

Вы когда-нибудь поймете,

Что возвышенно и свято

В этом жалком Дон Кихоте:

Святы в нем — любовь и вера,

Этой верою согреты

Все великие безумцы,

Все пророки и поэты!

1887

ЖЕРТВА

У ясных волн священной Брамапутры

Проводит дни в молитве и посте

Божественный подвижник Усинара.

Однажды царь небес, могучий Индра

Отшельника задумал испытать.

Тогда в голубку Агни превратился,

И соколом за ней помчался Индра.

Но на груди подвижника святого,

Увидев в нем защиту от врага,

Дрожащая голубка приютилась;

Он бережно покрыл ее рукой

И ласково промолвил ей: «Не бойся!»

Но в тот же миг на каменный уступ —

Угрюм и мрачен — сокол опустился

И злобно крикнул: «По какому праву,

Могучий Усинара, ты дерзнул

Отнять мою законную добычу?» —

«Во имя милосердья и любви

Тому, кто слаб, я должен дать защиту» —

«Что значит милосердье и любовь?

В моем гнезде голодные птенцы

И день и ночь кричат: отец, дай пищи!

Лишив меня последнего куска,

Старик, ты предал их голодной смерти!» —

«Я дам тебе волшебные дворцы

И грудами каменьев драгоценных,

И золотом осыплю я тебя, —

Но, — видит Бог, — я выдать не могу

Гонимую, беспомощную жертву…»

Он говорил и старческой рукой

Любовно гладил белую голубку.

«Нет, Усинара, — грозно молвил сокол, —

К чему мне золото, к чему дворцы:

Я не отдам за них моей добычи.

Смерть — побежденным, сильным — торжество, —

Таков закон природы беспощадный.

Я голоден, не мучь меня, старик…

Мне надо теплого живого мяса!

Я требую, чтоб ты мне возвратил

Кусок, моей добыче равный весом.

И если ты не хочешь, чтоб погибла

Иная жертва — мяса для меня

Из собственной груди ты должен вырвать».

Но ласково морщинистой рукой

Отшельник гладил белую голубку,

Потом взглянул на сокола, и жалость

Ко всем живым, ко всем, кого томит

Нужда и голод, жалость кротким светом

Зажглась в его божественных очах,

Задумчивых и бесконечно добрых.

Он тихо молвил соколу: «Ты прав».

И острый нож он в грудь себе вонзил,