Стихотворения, 1838–1850 гг. - [8]

Певчий – ветер, а факел – солнца блеск,

Слезы – дождь, все, все на счет природы,

Все от ней, и где? В каком краю? —

За любовь к ней страстную мою!

Пещеры Кизиль-Коба

Где я? – Брожу во мгле сырой;

Тяжелый свод над головой:

Я посреди подземных сфер

В безвестной области пещер.

Но вот – лампады зажжены,

Пространства вдруг озарены:

Прекрасен, ты подземный дом!

Лежат сокровища кругом;

Весь в перлах влаги сталактит

Холодной накипью блестит;

Там в тяжких массах вывел он

Ряд фантастических колон;

Здесь облачный накинул свод;

Тут пышным пологом идет

И, забран в складках, надо мной

Висит кистями с бахромой

И манит путника прилечь,

Заботы жизни сбросить с плеч,

Волненья грустные забыть,

На камень голову склонить,

На камень сердце опереть,

И с ним слиясь – окаменеть.

Идем вперед – ползем – скользим

Подземный ход неизмерим.

Свод каждый, каждая стена

Хранит прохожих имена,

И силой хищной их руки

От стен отшиблены куски;

Рубцы и язвы сих громад

След их грабительства хранят,

И сами собственной рукой

Они здесь чертят вензель свой,

И в сих чертах заповедных —

Печать подземной славы их.

И кто здесь имя не вписал?

И кто от этих чудных скал

Куска на память не отсек?

Таков тщеславный человек!

Созданьем, делом ли благим,

Иль разрушеньем роковым,

Бедой ли свой означив путь,

Чертой ли слабой – чем-нибудь —

Он любит след оставить свой

И на земле, и под землей.

Бахчисарай

Настала ночь. Утих базар.

Теснины улиц глухи, немы.

Луна, лелея сон татар,

Роняет луч сквозь тонкий пар

На сладострастные гаремы.

Врата раскрыл передо мной

Дворец. Под ризою ночной

Объяты говором фонтанов

Мечеть, гарем, гробницы ханов —

Молитва, нега и покой.

Здесь жизнь земных владык витала,

Кипела воля, сила, страсть,

Здесь власть когда-то пировала

И гром окрест и страх метала —

И все прошло; исчезла власть.

Теперь все полно тишиною,

Как сей увенчанный луною,

Глубокий яхонтовый свод.

Все пусто – башни и киоски,

Лишь чьей – то тени виден ход,

Да слышны в звонком плеске вод

Стихов волшебных отголоски.

Вот тот фонтан!.. Когда о нем,

Гремя, вещал орган России,

Сей мрамор плакал в честь Марии,

Он бил слезами в водоем —

И их уж нет! – Судьба свершилась.

Ее последняя гроза

Над вдохновленным разразилась. —

И смолк фонтан, – остановилась,

Заглохла в мраморе слеза.

Горы

Мой взор скользит над бездной роковой

Средь диких стен громадного оплота.

Здесь – в массах гор печатью вековой

Лежит воды и пламени работа.

Здесь – их следы. Постройка их крепка;

Но все грызут завистливые воды:

Кто скажет мне, что времени рука

Не посягнет на зодчество природы?

Тут был обвал – исчезли высоты;

Там ветхие погнулись их опоры;

Стираются и низятся хребты,

И рушатся дряхлеющие горы.

Быть может: здесь раскинутся поля,

Развеется и самый прах обломков,

И черепом ободранным земля

Останется донашивать потомков.

Мир будет – степь; народы обоймут

Грудь плоскою тоскующей природы,

И в полости подземны уйдут

Текущие по склонам горным воды,

И, отощав, иссякнет влага рек,

И область туч дождями оскудеет,

И жаждою томимый человек

В томлении, как зверь, освирепеет;

Пронзительно свой извергая стон

И смертный рев из пышущей гортани,

Он взмечется и, воздымая длани,

Открыв уста, на голый небосклон

Кровавые зеницы обратит,

И будет рад тогда заплакать он,

И с жадностью слезу он проглотит!..

И вот падут иссохшие леса;

Нигде кругом нет тени возжеланной,

А над землей, как остов обнаженный,

Раскалены, блистают небеса;

И ветви нет, где б плод висел отрадной

Для жаждущих, и каплею прохладной

не светится жемчужная роса,

И бури нет, и ветер не повеет…

А светоч дня сверкающим ядром,

Проклятьями осыпанный кругом,

Среди небес, как язва, пламенеет…

Чатырдаг

Он здесь! – В средину цепи горной

Вступил, и, дав ему простор,

Вокруг почтительно, покорно

Раздвинулись громады гор.

Своим величьем им неравный,

Он стал – один и, в небосклон

Вперя свой взор полудержавный,

Сановник гор – из Крыма он,

Как из роскошного чертога,

Оставив мир дремать в пыли,

Приподнялся – и в царство бога

Пошел посланником земли.

Зеленый плащ вкруг плеч расправил

И, выся темя наголо,

Под гром и молнию подставил

Свое открытое чело.

И там, воинственный, могучий,

За Крым он растет с грозой,

Под мышцы схватывает тучи

И блещет светлой головой.

И вот я стою на холодной вершине.

Все тихо, все глухо и темно в долине.

Лежит подо мною во мраке земля,

А с солнцем давно переведался я, —

Мне первому луч его утренний выпал,

И выказал пурпур, и злато рассыпал.

Таврида-красавица вся предо мной.

Стыдливо крадется к ней луч золотой

И гонит слегка ее сон чародейный,

Завесу тумана, как полог кисейный,

Отдернул и перлы восточные ей

Роняет на пряди зеленых кудрей.

Вздохнула, проснулась прелестница мира,

Свой стан опоясала лентой Салгира,

Цветами украсилась, грудь подняла

И в зеркало моря глядится: мила!

Роскошна! Полна красотою и благом!

И смотрит невестой!.. А мы с Чатырдагом

Глядим на красу из отчизны громов

И держим над нею венец облаков.

Чатырдагские ледники

Разом здесь из жаркой сферы

В резкий холод я вошел.

Здесь на дне полупещеры —

Снега вечного престол;

А над ним немые стены,

Плотно затканные мхом,

Вечной стражею без смены

Возвышаются кругом.

Чрез отвёрстый зев утёсов

Сверху в сей заклеп земной

Робко входит свет дневной,

Будто он лишь для расспросов:

Что творится над землёй? —