Стихотворения, 1838–1850 гг. - [10]

Высоко взметалась грудь.

Прочь, томительная нега!

Там – целебный север мой

Возвратит душе больной

В лоне вьюг, на глыбах снега

Силу мыслей и покой.

К А-е П-е Г-г (по возвращении из Крыма)

В стране, где ясными лучами

Живее плещут небеса,

Есть между морем и горами

Земли роскошной полоса.

Я там бродил, и дум порывы

Невольно к вам я устремлял,

Когда под лавры и оливы

Главу тревожную склонял.

Там, часто я в разгуле диком,

Широко плавая в мечтах,

Вас призывал безумным криком, —

И эхо вторило в горах.

О вас я думах там, где влага

Фонтанов сладостных шумит,

Там, где гиганта – Чатырдага

Глава над тучами парит,

Там, где по яхонту эфира

Гуляют вольные орлы,

Где путь себе хрусталь Салгира

Прошиб из мраморной скалы; —

Там, средь природы колоссальной,

На высях гор, на рёбрах скал,

Оставил я свой след печальной

И ваше имя начертал;

И после – из долин метались

Мои глаза на высоты,

Где мною врезаны остались

Те драгоценные черты:

Они в лазури утопали,

А я смотрел издалека,

Как солнца там лучи играли

Или свивались облака.

Блеснёт весна иного года,

И может быть в счастливый час

Тавриды смелая природа

В свои объятья примет вас.

Привычный к высям и оврагам,

Над дольней бездной, в свой черёд,

Татарский конь надёжным шагом

Вас в область молний вознесёт —

И вы найдёте те скрижали,

Где, проясняя свой удел

И сердца тайные печали,

Я ваше имя впечатлел.

Быть может, это начертанье —

Скалам мной вверенный залог —

Пробудит в вас воспоминанье

О том, кто вас забыть не мог…

Но я боюсь: тех высей темя

Обвалом в бездну упадёт,

Или завистливое время

Черты заветные сотрёт,

Иль, кроя мраком свет лазури

И раздирая облака,

Изгладит их ревнивой бури

Неотразимая рука, —

И не избегну я забвенья,

И, скрыта в прахе разрушенья,

Заветной надписи лишась,

Порой под вашими стопами

Мелькнёт не узнанная вами

Могила дум моих об вас.

Е. Н. Ш…ой (при доставлении засохших крымских растений)

Пируя праздник возвращенья,

Обет мой выполнить спешу,

И юга светлого растенья

Я вам сердечно приношу.

Там флора пышная предстала

Мне в блеске новой красоты;

Я рвал цветы – рука дрожала

И их застенчиво срывала:

Я не привык срывать цветы.

Они пред вами, где ж приветный,

Чудесный запах южных роз?

Увы! Безжизненный, безцветный

Я только прах их вам привез:

Отрыв от почвы им смертелен,

И вот из скудных сих даров

Лишь мох остался свеж и зелен

От чатырдагских ледников —

Затем, что с ним не зналась нега;

Где солнца луч не забегал,

Он там над бездной льдов и снега

Утёсов рёбра пеленал;

Да моря чудные растенья,

Как вживе, странный образ свой

Хранят – затем, что с дня рожденья

Они средь влаги и волненья

Знакомы с мрачной глубиной.

Ещё чёрные

О, как быстра твоих очей

Огнём напитанная влага!

В них всё – и тысячи смертей

И море жизненного блага.

Они, одетые черно,

Горят во мраке сей одежды;

Сей траур им носить дано

По тем, которым суждено

От их погибнуть без надежды.

Быть может, в сумраке земном

Их пламя для того явилось,

Чтоб небо звёзд твоих огнём

Перед землёю не гордилось,

Или оттоль, где звёзд ряды

Крестят эфир лучей браздами,

Упали белых две звезды

И стали чёрными звездами.

Порой, в таинственной тени,

Слегка склонённые, они,

Роняя трепетные взгляды,

Сияньем теплятся святым,

Как две глубокие лампады,

Елеем полные густым, —

И укротив желаний битву

И бурю помыслов земных,

Поклонник в трепете при них

Становит сердце на молитву.

Порой в них страсть: ограждены

Двойными иглами ресницы,

Они на мир наведены

И смотрят ужасом темницы,

Где через эти два окна

Чернеет страшно глубина, —

И поглотить мир целый хочет

Та всеобъемлющая мгла,

И там кипящая клокочет

Густая, чёрная смола;

Там ад; – но муки роковые

Рад каждый взять себе на часть,

Чтоб только этот ад попасть,

Проникнуть в бездны огневые,

Отдаться демонам во власть,

Истратить разом жизни силы,

Перекипеть, перегореть,

Кончаясь, трепетать и млеть,

И, как в бездонных две могилы,

Всё в те глаза смотреть – смотреть.

Вот как это было (посвящено Майковым)

Летом протёкшим, при всходе румяного солнца,

Я удалился к холмам благодатным. Селенье

Мирно, гляжу, почиваю над озером ясным.

Дай, посещу рыбарей простодушных обитель!

Вижу, пуста одинокая хижина. – «Где же,

Жильцы этой хаты пустынной?» —

Там, – отвечали мне, – там! – И рукой указали

Путь к светловодному озеру. Тихо спустился

К берегу злачному я и узрел там Николая —

Рыбаря мирного: в мокрой одежде у брега

Плот он сколачивал, тяжкие брёвна ворочал;

Ветром власы его были размётаны; лёсы,

Крючья и гибкие трости – орудия ловли —

Возле покоились. Тут его юные чада

Одаль недвижно стояли и удили рыбу,

Оком прилежным судя, в созерцаньи глубоком,

Лёгкий, живой поплавок и движение зыби.

Знал я их: все они в старое время, бывало,

С высшим художеством знались, талантливы были,

Ведали книжное дело и всякую мудрость, —

Бросили всё – и забавы, и жизнь городскую,

Утро и полдень и вечер проводят на ловле.

Странное дело! – помыслил я – что за причина?

Только помыслил – челнок, погляжу, уж, отчалил,

Влажным лобзанием целуются с озеров вёсла:

Сам я не ведаю, как в челноке очутился.

Стали на якоре; дали мне уду; закинул:

Бич власяной расхлестнул рябоватые струйки,

Груз побежал в глубину, поплавок закачался,

Словно малютка в люльке хрустальной; невольно

Я загляделся на влагу струистую: сверху

Искры, а глубже – так тёмно, таинственно, чудно,