Стихотворения 1813-1820 - [10]

  Сиятельный повеса!

Ты будешь Вакха жрец лихой,

  На прочее — завеса!

Хотя студент, хотя я пьян,

  Но скромность почитаю;

Придвинь же пенистый стакан,

  На брань благословляю.

Товарищ милый, друг прямой,

  Тряхнем рукою руку,

Оставим в чаше круговой

  Педантам сродну скуку:

Не в первый раз мы вместе пьем,

  Нередко и бранимся,

Но чашу дружества нальем —

  И тотчас помиримся.

А ты, который с детских лет

  Одним весельем дышишь,

Забавный, право, ты поэт,

  Хоть плохо басни пишешь;

С тобой тасуюсь без чинов,

  Люблю тебя душою,

Наполни кружку до краев,—

  Рассудок! бог с тобою!

А ты, повеса из повес,

  На шалости рожденный,

Удалый хват, головорез,

  Приятель задушевный,

Бутылки, рюмки разобьем

  За здравие Платова,

В казачью шапку пунш нальем —

  И пить давайте снова!..

Приближься, милый наш певец,

  Любимый Аполлоном!

Воспой властителя сердец

  Гитары тихим звоном.

Как сладостно в стесненну грудь

  Томленье звуков льется!..

Но мне ли страстью воздохнуть?

  Нет! пьяный лишь смеется!

Не лучше ль, Роде записной,

  В честь Вакховой станицы

Теперь скрыпеть тебе струной

  Расстроенной скрыпицы?

Запойте хором, господа,

  Нет нужды, что нескладно;

Охрипли? — это не беда:

  Для пьяных всё ведь ладно!

Но что?.. я вижу всё вдвоем;

  Двоится штоф с араком;

Вся комната пошла кругом;

  Покрылись очи мраком…

Где вы, товарищи? где я?

  Скажите, Вакха ради…

Вы дремлете, мои друзья,

  Склонившись на тетради…

Писатель за свои грехи!

  Ты с виду всех трезвее;

Вильгельм, прочти свои стихи,

  Чтоб мне заснуть скорее.

Бова >*

(Отрывок из поэмы)

Часто, часто я беседовал

С болтуном страны Эллинския^*

И не смел осиплым голосом

С Шапеленом и с Рифматовым

Воспевать героев севера.

Несравненного Виргилия

Я читал и перечитывал,

Не стараясь подражать ему

В нежных чувствах и гармонии.

Разбирал я немца Клопштока

И не мог понять премудрого!

Не хотел я воспевать, как он;

Я хочу, чтоб меня поняли

Все от мала до великого.

За Мильтоном и Камоэнсом

Опасался я без крил парить:

Не дерзал в стихах бессмысленных

Херувимов жарить пушками,

С сатаною обитать в раю,

Иль святую богородицу

Вместе славить с Афродитою.

Не бывал я греховодником!

Но вчера, в архивах рояся,

Отыскал я книжку славную,

Золотую, незабвенную,

Катехизис остроумия,

Словом: Жанну Орлеанскую.

Прочитал, — и в восхищении

Про Бову пою царевича.

О Вольтер! о муж единственный!

Ты, которого во Франции

Почитали богом некиим,

В Риме дьяволом, антихристом,

Обезьяною в Саксонии!

Ты, который на Радищева

Кинул было взор с улыбкою,

Будь теперь моею музою!

Петь я тоже вознамерился,

Но сравняюсь ли с Радищевым?

Не запомню, сколько лет спустя

После рождества Спасителя,

Царь Дадон со славой царствовал

В Светомире, сильном городе.

Царь Дадон венец со скипетром

Не прямой достал дорогою,

Но убив царя законного,

Бендокира Слабоумного.

(Так, бывало, верноподданны

Величали королей своих,

Если короли беспечные

Не в постеле и не ночкою

Почивали с камергерами).

Царь Дадон не Слабоумного

Был достоин злого прозвища,

Но тирана неусыпного,

Хотя, впрочем, не имел его.

Лень мне все его достоинства

И пороки вам показывать:

Вы слыхали, люди добрые,

О царе, что двадцать целых лет

Не снимал с себя оружия,

Не слезал с коня ретивого,

Всюду пролетал с победой,

Мир крещеный потопил в крови,

Не щадил и некрещеного,

И, в ничтожество низверженный

Александром, грозным ангелом,

Жизнь проводит в унижении

И, забытый всеми, кличется

Ныне Эльбы императором:

Вот таков-то был и царь Дадон.

Раз, собрав бородачей совет

(Безбородых не любил Дадон),

На престоле пригорюнившись,

Произнес он им такую речь:

«Вы, которые советами

Облегчили тяжесть скипетра,

Усладили участь царскую

(Не горька она была ему),

Мудрые друзья, сподвижники!

К вам прибегнуть я решаюся:

Что мне делать ныне? — Слушайте».

Все привстали, важно хмуряся,

Низко, низко поклонилися

И, подправя ус и бороду,

Сели на скамьи дубовые.

«Вам известно, — продолжал Дадон, —

Что искусством и неправдою

Я достиг престола шаткого

Бендокира Слабоумного,

Сочетался с Милитрисою,

Милой женкой Бендокировой,

И в темницу посадил Бову,

Принца крови, сына царского.

Легче, легче захватить было

Слабоумного златой венец,

Чем, надев венец на голову,

За собою удержать его.

Вот уже народ бессмысленный,

Ходя в праздники по улицам,

Меж собой не раз говаривал:

Дай бог помочь королевичу.

Ведь Бова уже не маленький,

Не в отца своей головушкой,

Нужды нет, что за решеткою,

Он опасен моим замыслам.

Что мне делать с ним? скажите мне,

Не оставить ли в тюрьме его?»

Всё собранье призадумалось,

Все в молчанье потупили взор.

То-то, право, золотой совет!

Не болтали здесь, а думали:

Арзамор, муж старый, опытный,

Рот открыл было (советовать,

Знать, хотелось поседелому),

Громко крякнул, но одумался

И в молчанье закусил язык,

Ко лбу перст приставя тщательно.

Лекарь славный, Эскулапа внук,

Эзельдорф, обритый шваб, зевал,

Табакеркою поскрипывал,

Но молчал, — своей премудрости

Он пред всеми не показывал.

Вихромах, Полкан с Дубынею,

Стража трона, славны рыцари,

Все сидели будто вкопаны.

Громобурь, известный силою,

Но умом непроницательный,

Думал, думал и нечаянно

Задремал… и захрапел в углу.

Что примера лучше действует?

Что людьми сильней ворочает?

Вот зевнули под перчаткою

Храбрый Мировзор с Ивашкою,

И Полкан, и Арзамор седой…