Стихи - [3]

Здесь, по ту сторону проема,

Мой странный мир, где я живу.

Здесь все не так, здесь все знакомо,

Все ясно, зримо, наяву.

Здесь в джунглях каменных кочуют цветы и навевают сплин.

Среди желтеющих маслин птенцы в наушниках ночуют.

Светает, запевает ящик и распускает дребедень,

И старый пень заначки тащит, и нычки ищет старый пень…

Ты подойди, ты сбрось сандалии,

Смотри сюда — в проем дверей…

Что мыслишь ты в моей печали?

Что мыслишь в радости моей?

Как мы смешны… Нам нужен третий.

Пойдем глядеть в его проем —

Что мыслить радостью на свете,

Над чем печалиться вдвоем?

…Здесь суетятся горожане, ночник желтеет на стене,

Спят дети на одном диване и сказки слушают во сне.

Светает. Хриплый репродуктор завел чухню свою чуть свет.

Портвейн из гниловатых фруктов. И где-то есть пять сигарет.

О, как же шаток, ирреален

И зыбок мир в его дому…

И он отменно не печален,

Хоть нету радости ему.

Речитатив для флейты

1.

В магазине — где дают брюки в полосочку поперек — я купил продольную флейту. Брюки стоят столько же, но они не такие теплые, как флейта. И я учусь играть на флейте. Поверьте, это только так говорят: семь нот. Это семь чувств… Поверьте, первая «до» была еще до слуха, и у кого нет слуха, а есть только слухи, нередко путают ее с нотой «ми», милой нотой осязания мира. Меж осязаньем и слухом — нота «ре», как ревнивое око в ресницах. Здесь вечная нота «фа», как выдох носом: «фа», как фамильярный философ, фарцующий коттоном и Эллингтоном, как выдох носом: фа! — когда чуешь всякое фуфло… Здесь странная нота «соль», чтобы жизнь не казалась сахаром всякому, играющему на флейте. Я трогаю ее языком. Здесь вечная нота «ля», как ля в зале, и ля-ля в кулуарах. Как ля с трибуны, но ля-ля в очереди… Спросите лабуха: где играть шлягер? В ля-ля миноре… Это страшное чувство ля-ля! Оно обжигает мне лицо в кровь, когда я выдыхаю его из отверстой флейты. О, высокая нота «си», чистая нота «си!» Кто способен на чистое «си» — способен на многое.

2.

…Холодно, а кровь

Уже не греет, лишь в печаль,

Лишь в крик, лишь в шепот невзначай

Уходит с выдохом любовь,

Пока учусь играть на флейте.

…Не моя вина: Еще не выпита до дна

Святая эта флейта, но

Уходит с выдохом вино,

Пока учусь играть на флейте…

Слышишь, как это звучит: па-па-рам, па-рам?

Звуки двоятся в ночи по парам, парам…

Лишь сквозняк — со мной в одном ключе —

В ключ свистит, нахохлясь на плече,

Но иссяк мой утомленный ключ

В черной флейте.

Холодно, любовь

Уходит — как сквозь пальцы — звук.

(Кого же я просил: мой друг,

Хоть для страданий, хоть для мук

Мне флейту полную налейте?)

3.

Ах, быть поэтом ветрено и мило,

Пока еще не кончились чернила,

И авторучка ходит на пуантах

Вслед музыке печали и любви,

И образа талантов в аксельбантах

Преследуют с осьмнадцати годов

Всех девочек… Ты к этому готов,

О, мой собрат, ходящий в музыкантах?

Ах, быть поэтом ветрено и мило!

Но ради всех святых, таи,

Что уж давно окончились чернила,

Что флейта рот истерла до крови.

Что флейта? — флейта — продолженье горла.

А в горле — в горле — музыка прогоркла.

Там вопль один протяжный. Ну и что же?

Держи в руках отверстый вопль — до дрожи,

Держи в руках, пока не лопнет кожа —

Все быть должно на музыку похоже.

И даже смерть. Ее споют потом…

А девочкам — в бирюлечках и бантах —

Ты накарябай лопнувшим ногтем,

Что авторучка ходит на пуантах.

И будь поэтом. Ветреным притом.

Письма из города. Гений

Раскрой свое железное крыло

И помавай над сталью и бетоном —

Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,

В холодном эхе долгих анфилад

Родился твой неоперенный брат.

Овей его покатое чело

И осени перстами с перезвоном.

Се — брат твой, Гений! Он, как теплый воск,

Из лона матери сошел на чрево мира.

Здесь будет он оттиснут, как просвира,

Воспримет воск эпохи блеск и лоск,

И мудрость — цвета зрелого сапфира —

Да, мудрость граждан — словно бы сапфир —

Он обоймет и будет мудр, как мир.

Так осеняй, пока не вышел срок —

Не отросло, в пушистых завитушках,

Перо. Он будет возлежать в подушках

Крылом в тюфяк, зубами в потолок.

Он будет хлюпать ночи напролет

Гундосыми слюнявыми слогами,

Он к «лю» и к «ля» диезы подберет

И вытрет стенку квелыми ногами.

Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,

И выйдет срок:

Он сопли подберет,

И пустит слюни, и в восторг придет,

Когда войдет — в заштопанном и сиром —

Любовь его и утку поднесет,

И удалится клокотать сортиром…

И — подавившись собственным клистиром —

Он — в простыне запутавшись — умрет,

Избранник века — полный идиот —

В гармонии с собой и с этим миром.

Коллапс

1.

Когда сворачивается пламя костра,

Чернее ночи уголья костра.

И в черной земле зияет дыра —

Чернее черной земли дыра.

Когда сворачивается пламя звезды,

Ночь на планете чернее беды.

И в черном небе зияет дыра —

Чернее черного неба дыра.

Когда сворачивается пламя души,

Свет возвращается, круг завершив.

И в черной душе зияет дыра —

Чернее черной души — дыра.

Но ранний твой свет протекает, врачуя и раня,

И длится во времени ярое раннее пламя,

И словно домашние звери за теплою пищей —

Чужие планеты идут на тепло пепелища.

Там пламя кричит, заключенное в углях остылых,

Но свет возвращается — свет продолжаться не в силах! —

И, бросив орбиты — за светом на тайные меты

Идут и приходят, и в бездну уходят планеты.