Стихи - [13]

Вот сон, пришедший в яркий миг забвенья, —

Он волю дал ему в глухую ночь прозренья,

Одел в крылатые и яркие одежды,

Сорвав их на лету у огненной надежды.

Послал его парить там, в выси недоступной,

Гонясь за золотой победой неприступной,

И сон, поднявшись ввысь, от неба оттолкнулся,

Но тайны неподвижной не коснулся.

Тяжелым заступом, безмолвно и упрямо,

Могильщик, худ и утомлен,

За ямой роет яму.

Вот муки совести, и с ними мысль о тех,

Кто виноват, кому не отпустил он грех.

Вот тихие мольбы, безмолвные рыданья

В глазах людей, — он их оставил без вниманья.

Вот надругательства над тем, кто духом слаб,

Кто перед ним стоял, склонившись точно раб.

Насмешка едкая, взгляд, полный мрачной скуки,

Когда к нему с мольбой протягивали руки.

Могильщик, страстью опален,

Скрывая боль, под мерный звон

В сухой земле большие ямы

Все роет, молча и упрямо.

Вот страх перед лицом самоуничтоженья,

Когда отходит смерть, но жить велит мгновенье.

Вот преступление — его он тоже знал, —

Тайком дотронулся и трепет испытал.

Вот воля жесткая, свирепое решенье

Жить тем, что самому внушает отвращенье.

А вот сомнение и безграничный страх,

Безумье в мраморных, безжизненных зрачках.

Тоска томит, в ушах звенит,

Несется звон со всех сторон…

Объятый ужасом, упрямо

Могильщик роет ямы.

Он видит прошлые и нынешние дни.

Его грядущее похитили они.

Они руками гибкими зажали

Живое сердце в нем и кровь его сосали.

Они уже изъели плоть живую

Его грядущего, глумясь и торжествуя,

Испуганным глазам показывая труп,

Желанья, что едва слетело с губ.

Все громче, громче слышит он

Тяжелый колокольный звон

Там, в северной бескрайней стороне.

О, если бы колоколов тех ложных

На день один прервался звон тревожный!

О, если бы в душевной глубине

Гробы не громоздились, как во сне!

Но люди, с горестной молитвой и слезами,

К нему гробы приносят за гробами

И, постояв перед горой с тремя крестами,

Вновь продолжают путь упрямый:

Везут гробы, несут на спинах,

Вдоль пашен, вдоль столбов и вдоль заборов длинных, —

И громы труб звучат в неведомых равнинах.

Могильщик стар и одинок,

Он видит бесконечный их поток,

Ему одно осталось — примириться

И прятать смерть свою в могилы по частицам.

Рукою слабою втыкая в холм потом —

Давно ли он забыл о том —

Две перекладины крестом.

Перевод Е. Полонской

Ветер

Вот, зыбля вереск вдоль дорог,

Ноябрьский ветер трубит в рог.

Вот ветер вереск шевелит,

Летит

По деревням и вдоль реки,

Дробится, рвется на куски, —

И дик и строг,

Над вересками трубит в риг.

И над колодцами бадьи,

Качаясь, жалобно звенят,

Кричат

Под ветром жалобы свои.

Под ветром ржавые бадьи

Скрипят

В тупом и тусклом забытьи.

Ноябрьский ветер вдоль реки

Нещадно гонит лепестки

И листья желтые с берез;

Поля, где пробежал мороз,

Метлой железною метет;

Вороньи гнезда с веток рвет;

Зовет,

Трубя в свой рог,

Ноябрьский ветер, дик и строг.

Вот старой рамой

Стучит упрямо;

Вот в крыше стонет, словно просит,

И молкнет с яростью бессилья.

А там, над красным краем рва,

Большие мельничные крылья

Летящий ветер косят, косят,

Раз-два, раз-два, раз-два, раз-два!

Вкруг церкви низкой и убогой

На корточки присев, дома

Дрожат и шепчутся с тревогой.

И церковь вторит им сама.

Раскинув распятые руки,

Кресты на кладбище глухом

Кричат от нестерпимой муки

И наземь падают ничком.

Дик и строг,

Ноябрьский ветер трубит в рог

На перекрестке ста дорог

Встречался ль вам

Ноябрьский ветер здесь и там,

Трубач, насильник и бродяга.

От стужи зол и пьян отвагой?

Видали ль вы, как нынче в ночь

Он с неба месяц бросил прочь,

Когда все скудное село

От ужаса изнемогло

И выло, как зверей ватага?

Слыхали ль вы, как, дик и строг,

По верескам и вдоль дорог

Ноябрьский ветер трубит в рог?

Перевод В. Брюсова

Кузнец

Где выезд в поле, где конец

Жилых домов, седой кузнец,

Старик угрюмый и громадный,

С тех пор, как, ярость затая,

Легла руда под молот жадный,

С тех пор, как дым взошел над горном,

Кует и правит лезвия

Терпенья над огнем упорным.

И знают жители селенья,

Те, что поблизости живут

И в сжатых кулаках таят ожесточенье,

Зачем он принял этот труд

И что дает ему терпенье

Сдавить свой гневный крик в зубах!

А те, живущие в равнинах, на полях,

Чьи тщетные слова — лай пред кустом без зверя,

То увлекаясь, то не веря,

Скрывают страх

И с недоверчивым вниманьем

Глядят в глаза, манящие молчаньем.

Кузнец стучит, старик кует

За днями день, за годом год.

В свой горн он бросил крик проклятий

И гнев глухой и вековой;

Холодный вождь безвестных ратей,

В свой горн горящий, золотой

Он бросил ярость, горесть — злобы

И мятежа гудящий рев,

Чтоб дать им яркость молний, чтобы

Им дать закал стальных клинков.

Вот он,

Сомненья чужд и чуждый страха,

Склоненный над огнем, внезапно озарен,

И пламя перед ним, как ряд живых корон;

Вот, молот бросивши с размаха,

Его вздымает он, упрям и напряжен,

Свой молот, вольный и блестящий,

Свой молот, из руды творящий

Оружие побед,

Тех, что провидит он за далью лет!

Пред ним все виды зол — бессчетных, всевозможных:

Голодным беднякам — подарки слов пустых;

Слепцы, ведущие уверенно других;

Желчь отвердевшая — в речах пророков ложных;

Над каждой мыслью — робости рога;

Пред справедливостью — из текстов баррикады;

Мощь рабских рук, не знающих награды

Ни в шуме городском, ни там, где спят луга;

Деревни, скошенные тенью,