Стихи - [2]

В чем же заключена тайна магического воздействия Стивенсона? Создать ад на земле гораздо легче, чем рай, и описание ада гораздо убедительнее описания рая. Но юный человек не может жить без образа рая в своей душе, даже если живет в аду. Стивенсон, познавший с детства ад тяжелой болезни, еще в конце XIX века в своем романтическом творчестве создал этот образ рая, живой и яркий, как видение пророка. Ад XX века: ад войн, революций, катастроф и болезненный ад подсознания — слишком тяжелое бремя для юной души. И чтобы выжить, душе нужно окунуться в бескорыстный мир игры и мечты, где по невероятной синеве моря, подобно ангелам, скользят белые паруса. И Стивенсон дарит нам райский сад поэзии — в детстве; рыцарский бой за справедливость — в отрочестве; фехтование романтической иронией в лабиринтах жизни — в юности; мудрость детской простоты — в зрелости. Честертон, назвавший романтику душой жизни, был уверен: «Стивенсон победит не потому, что его многие любят, не потому, что его читает толпа и ценят эстеты. Он победит потому, что он прав».

Путешествие

Я когда-нибудь уйду

В мир, где скачут какаду,

Где под куполом небес

Первобытный дремлет лес,

Там, где, слушая муссон,

Строит лодку Робинзон.

Я впитать в себя готов

Пыл восточных городов,

Где, затмив небесный цвет,

Блещет синий минарет,

Где раскинул свой товар

Пестрым стойбищем базар.

Я когда-нибудь взгляну

На Китайскую страну

И увижу мир иной

За Великою стеной.

Я пойду ловить в леса

Обезьяньи голоса,

Ведь кокосы зреют там,

А вожди стучат в тамтам.

Я хочу приплыть на Нил,

Где вздыхает крокодил,

А фламинго вдалеке

Розовеет в тростнике.

Не желаю детских игр

Я хочу туда, где тигр,

Растянув в улыбке рот,

В жарких джунглях жертву ждет.

Я хочу уйти туда,

Где в пустыне города,

Странные, как будто сны,

Пылью лет занесены,

Где не слышен смех и свист,

Где и принц, и трубочист

Стали взрослыми давно,

Где ночами так темно,

Нет ни вспышек, ни огней,

Словно в комнате моей.

Я залезу на диван

И верблюжий караван

Повезет меня во мгле

К неизвестной той земле.

Я увижу в полусне

Тени празднеств на стене,

И в окно мое влетят

Смех и песни негритят.

Армии в огне

Зажглись фонари, как во тьме светляки,

Чуть слышно стучат за окном каблуки.

И сумраком синим безмолвно объят

Затихший мой дом и задумчивый сад.

Но мрак отступает, и вечер согрет

Огонь все окрасил в свой яростный цвет.

Тревожно дрожа, он в камине возник

И вдруг замерцал на названиях книг.

Я город горящий увидел в огне.

(А может быть, это привиделось мне?)

Две армии бьются у башен его…

Но вот все погасло и нет ничего.

Но угли потухшие вспыхнут потом

И город пылает, как чудный фантом,

И в этой горячей и алой стране

Вновь армии бьются в смертельной войне.

Кто видел горящие те города?

И армии те маршируют… куда?

О, сколько миров обратилось в золу,

Пока у огня я сидел на полу!

К Минни

Ты помнишь, Минни, или нет

Обоев в детской нежный цвет

В вечерней дымке голубой,

Ведь там играли мы с тобой,

И я — не смейся надо мной

Мечтал, что станешь мне женой.

Припомни, Минни, те слова,

Дни именин и Рождества,

Шептанье перед сном.

Ты помнишь: много лет назад

Дышал и плакал ночью сад

В июне за окном.

Для милой Минни столько раз

Я небывалый вел рассказ

О битвах в дальней стороне,

О Севастополе в огне,

Про флибустьерский флот…

Тонули из коры суда,

Тревожно блеяли стада,

А дети, прибежав сюда,

Шли через речку вброд.

Все это помнится с трудом.

Как изменился старый дом!

Теперь средь нашего двора

Шумит чужая детвора.

Река сверкает как стекло.

А детство? Нет его, прошло.

Поток меж мельничных колес

Так далеко его унес.

Но, Минни, нам издалека

Звенят два детских голоска,

Два голоска из серебра

Звучат, как прежде, как вчера:

«Далёко ль Вавилон?»

Ах, дорогая, если б знать,

Где чудный Вавилон искать!

Где ты? Где я? Где он?

«Пусть нас уносит свечки свет!»

Мне слышится опять.

С тобой вдвоем препятствий нет…

Но время через столько лет

Не повернется вспять!

Не ранее, чем час пробьет

И хлынет свет слепя,

Судьба нас в детство приведет,

И встречу там — тебя.

Тебе, далекая моя,

Я шлю привет через моря,

Через пустыню лет.

Нашли так много дней назад

Мы в шкафчике индийском клад:

Нить бусин и браслет;

Перо павлинье было там,

Божок из бронзы, пестрый хлам.

Но душу наполнял тоской

Внутри ракушки шум морской.

Ты помнишь, Минни, у стола

В гостиной Индия была?

И знал я, что когда-нибудь

Мы в Вавилон отыщем путь!

Но свет тех давних небылиц,

Сиянье наших детских лиц,

Моя мечта, глаза твои

Вот все сокровища мои.

О, Минни, сквозь года и дни

Свою мне руку протяни,

Как будто стали мы детьми,

И строки нежные прими.

Небесный хирург

Когда желания умрут

И радости великий труд

Мне станет вдруг не по плечу,

И я угрюмо замолчу,

Когда сиянье детских глаз

Меня не тронет в первый раз,

А плеск дождя и блеск огня

Не будут волновать меня,

О Боже, счастья острие

Вонзи в сознание мое.

Но если не проснется дух,

Не будь к моим моленьям глух

И скальпель смертной боли Ты

Вгони мне в сердце с высоты!

Мой дом

«Мой дом», — скажу. Но стая голубей

Считает крышу вотчиной своей,

Так влюблены, что им не до меня —

Весь день в трубе каминной воркотня.

И кошка — спеси царственной полна

Под шкуркой золотистого руна —

На кресло мое влезет, как на трон,

Чтоб озирать владенья с трех сторон.