Стихи остаются в строю - [25]

Я всем сердцем, ты знаешь, любил.

И доколе дубы-нелюдимы

Надо мной не склонятся, дремля,

Только ты мне и будешь любимой,

Только ты да родная земля!

1942

Георгий Ушков

Другу

Четвертую ночь

   к нам совсем не приходит луна.

И ветер морской

   за порогом без умолку бьется.

Давай в темноте

   хорошо погрустим у окна:

Быть может, вдвоем

   нам вторично грустить не придется.

Давай же, дружище,

   менять эту ночь на стихи;

Пройдем нашу юность,

   пройдем нашу дружбу сначала, —

Пока еще ночи бакинские очень

   тихи,

Пока полевая теплушка

   меня не умчала.

«У нас уже с деревьев на ветру…»

У нас уже с деревьев на ветру

Ковром шушинским пала позолота,

И голубой порошей поутру

Затягивает желтые болота.

Я гость здесь в этой хмурой стороне,

Но, солнечный товарищ мой далекий,

Мне с каждым днем становятся родней

И эти непроезжие дороги,

И трупы сломанных войной берез,

И боль еще дымящихся развалин,

И дети в них, печальные до слез,

И деревень старинные названья.

Товарищ мой, рассвет еще далек,

Кусочек неба звездами украшен,

В немецкой фляжке тлеет фитилек,

И жадно спят бойцы, устав на марше.

Еще немало дней нам глину мять,

Шинелей не снимать в походе длинном, —

Чтоб в стороне чужой чужая мать

Меня, прижав к груди, назвала сыном.

Западный фронт,

1 октября 1943 г.

Иван Федоров

Родной берег

Река торопливая, тальник,

Деревья и луг заливной,

Вечерняя дума о дальних

Дорогах,

   изведанных мной.

И чем этот берег дороже

Другого —

   едва ли пойму.

Он был моим детством…

   И кто же,

Старея, прощает ему

Те ранние наши печали,

Те странствия наши в тоске,

Те скорби, тот крохотный ялик,

Забытый на мокром песке?

Не скоро, наверно, устану

Вот так вспоминать у реки

Белесый простор Казахстана

И мглу Уссурийской тайги —

Те дали, где шел я, ведомый

Такой перекатной волной,

Которая засветло к дому

Приводит на берег родной.

Конница

Был воздух чище влаги родниковой

(Два-три в году — так редки эти дни) —

Шла конница, притуплены подковы

Об острые карельские кремни.

Когда прошли по-боевому споро

Два скорбных, неоседланных коня,

Я шапку снял, — почтил бойцов, которым

Не довелось прожить такого дня.

1940

Память о детстве

Когда Папанин в океане

Ледовом вырос, как гора,

Дворы покрыла ропаками

И айсбергами детвора.

Кто: те ли, эти ли любимей?

Равно имели мы в виду

И тех, дрейфующих на льдине,

И этих, зябнущих на льду.

Нам дорог берег, обретенный

Отцами в схватках боевых.

Котовский, Щорс, Чапай, Буденный —

Герои сверстников моих.

Есть, не в пример наукам хитрым,

Совсем нехитрая одна:

Распознавать по детским играм,

Чем озабочена страна.

Юрий Черкасский

Письмо в ячейку

Земля еще не остыла, еще солона от крови,

В углах еще не проветрен пятнадцатилетний

   дым,

Стены щербаты от боя, заплаты видны

   на кровлях,

И клонятся к братским могилам еще молодые

   сады.

На этой меченой почве, ячейка, меня ты

   растила,

Учила простым приемам слесарного ремесла,

Учила глядеть в горизонты, помнить седые

   могилы,

Учила не оступаться — и вместе со мной

   росла.

Испытывала — походом, скупым

   комсомольским уставом,

Водою и хлебам ржавым, широкой постелью

   из трав,

Мечтою необычайной в часы, когда душные

   травы —

Чабрец, и полынь, и мята отравнее всех

   отрав.

Учила сквозь окна, сквозь двери и

   замкнутые заборы

В самое сердце глядеться и видеть друзей

   и врагов,

Насыпала полные горсти мозолей крутых

   и отборных,

Чтоб я не боялся осколков, выступов и углов.

Ты так меня проводила, — земля остынет

   не скоро,

Но скоро тяжелой походкой пройдет

   настоящий дым,

Бери же у старых зрелость, а их обучай

   задору

И силу храни сухою, как порох сухим. Иди!..

Крутых и отборных мозолей насыпала

   полные горсти,

Открыла мне семафоры, и я тебе говорю:

Через дороги и версты, через поселки

   и версты,

Через бескрайние версты короткое —

   благодарю.

1934

Жажда

На повороте худых дорог

Ветер поднялся,

и ясень продрог…

Стало заметно течение птах

По небу. Стало заметно,

Как по яругам в росе и цветах

Травы бегут за ветром.

Около сердца шатается дым —

Синяя горечь походов…

Около ног по суглинкам гнедым

Движутся длинные воды.

И по движению солнца в полях,

Через озера и горы

Я узнаю твой полет, земля, —

Нашу предельную скорость.

Солнце идет через всю страну,

Кровь погустела.

   И вот я

Теплые руки свои протяну

К скатам и поворотам,

Тянет испить ото всех криниц,

Гудом гудет у станций,

Тянет — витыми путями птиц

С летчиком скитаться,

Видеть высокие облака,

И за геологом смуглым

В залежах известняка и песка

Бурый отыскивать уголь…

Что ж я стою?..

   Перевозчик поет,

Жадно цветет повилика…

Вот я шагну, огибая жилье,

Движимый жаждой великой,

Глушь бездорожья и ярость потерь,

Легкие радуги мая,

Хитрости и откровенья путей, —

Все на себя принимая.

1934

Земля

В раннем ожиданье и тревоге

Эта предвесенняя земля —

Мартовские черные дороги,

Степи и худые тополя.

Я ее тревогой заболею…

Снова — в юность,

   вновь — через яры

Потянусь к суровым горам глея,

К голосам шахтерской детворы.

Там, как в сказке, сильными руками

Достают огонь из глубины,

Терриконы синими дымками,

Как преданьями, окружены,

Там взлетают клети с долгим пеньем,

Словно из-за тысячи веков,

И проносят люди нетерпенье

Открывателей и смельчаков.

Там я стукну — и откроет двери

Женщина, похожая на мать,

Даст напиться, все, что ей доверю,