Стихи - [4]
Шрифт
Интервал
как ключ, надетый на брелок,
и становилась им понятней
вся призрачная суть берез,
а я, безглазый, лепетал,
уткнувшись кулаками в Землю,
что наступила слепота,
пока не понял, что
прозренье.
Минутное
Что-то режет глаза…
тяжело голове…
боль на сердце — непостижимая…
Перережу
колючую
вен
и сбегу
из концлагеря
жизни!
Памятник неизвестному солдату
Гранит, тяжелый как блокада,
хранит бессмертные черты.
рассвет
течет
сквозь
облака,
как кровь сквозь свежие бинты.
В глазах —
широкая, как скулы, боль.
О, объясни мне:
где граница
между сегодня и — тобой?!
У глаз моих — твои отеки,
бессонных месяцев штрихи.
Я шел во все твои атаки —
как ты вошел в мои стихи.
не может быть, что я живу!
Я шел, я падал, оставался
лежать щекой на автомате,
цепляя пальцами траву.
а ветер выл, как волк, истошно
над белым трупом января,
и стыла взрыва пятерня
на красном небе, как пощечина,
и пули пели пыльно, тонко,
и горизонт горел, горел,
а я стонал в горящем танке,
в подбитом самолете тлел…
не может быть, что ты разбился
на вираже,
на болевом,
не может быть, что я родился
уже потом,
уже потом.
О, запах гари на гортани!
О, вечный памятник — Огонь,
как будто это
нам
твоя горящая ладонь,
как будто памятью бессонной
победам, ранам и боям
скатилось солнце
к твоим разбитым сапогам!
К твоим гранитным сапогам…
нужна…
нужна
нужна
нужна
нужна мне
нужна
нужна
нужна
нужна
нужна
нужна
Когда-нибудь тебе приснится…
Когда-нибудь тебе приснится
вот этот самый новый год…
О, как ты распахнешь ресницы,
почувствовав холодный пот,
привстанешь нервно на подушках,
не понимая, что к чему,
дрожа губами ,
уставишься в ночную тьму,
и тронув мужа в майке розовой
за волосатое плечо,
ты скажешь голосом неровным:
мне стало сниться черте что,
какая-то чужая комната,
чужие тени на стене,
,
он наклоняется ко мне,
и смотрит, шутит, обижается,
и мы друг другу говорим,
настолько лживы обещания,
что даже можно верить им,
а полночь подступала ,
она пробила и зажглась,
и слезы закачались маятниками
под синим циферблатом глаз,
его лицо, как тень от тени,
дрожащим лезвием антенны
блестит, а дальше снежной пеной
заносит двери и ступени…
Муж посочувствует: не спится.
Он отвернется и уснет.
Когда-нибудь тебе приснится
вот этот самый Новый год.
Троллейбус
Он все-таки возник, троллейбус,
в квартале сером и пустом,
когда я размышлял, колеблясь,
не лучше ли пойти пешком.
Ругал я транспорт и судьбу.
Меня сомненья одолели:
троллейбус этот, в самом деле,
существовал
когда-нибудь?
А он по своему маршруту
пришел, покачиваясь чуть…
И я подумал в ту минуту:
вот так бы мне когда-нибудь
дойти до вас, как кровь по венам,
как боль по лезвию ножа,
когда в меня
не станут верить,
когда меня
устанут ждать!
Молчание
**************************
**************************
**************************
**************************
**************************
Апрель
ты все-таки прошла как дождь
не ладош
оставив на щеках следы
неровные следы воды
я дома места не найду
по лужам высохшим пойду
и увидав игру лучей
на лицах маленьких детей
на их песочницах, совках
и крохотных
вдруг так отчетливо
что ты прошла
прошла как дождь
мне не сфальшивить Боже…
мне не сфальшивить Боже
когда пишу я о любви
писать стихи об этом
то же
что шапкой бабочку ловить
можно попытаться
погоня эта без конца
но что останется? на пальцах
пыльца
а можно по траве не
раз шанс удачи так уж мал
прижать к груди пустую шапку
и убедить себя
поймал!
но совесть будет жечь и
и оправданиям простым
как ты ни придавай дремучесть
опять придет на смену стыд
так от стыда горит звезда
за свой обман падучей полночью
она-то знает
никогда
ничье желанье не исполнится
и бутафорией картонной
не заслонить от чепухи
ту женщину к ногам
неловко сложены стихи
я не прошу тебя о
я только об одном прошу
мне не сфальшивить Боже
когда я о любви пишу
Буквы
1,
2,
3…
1969
Свобода слова в СССР
1970 год.
В. Гете Фауст (квинтэссенция текста)
(перевод с немецкого Бориса Габриловича)
— Это кто там под окном
ходит с красным бородом?..
А, это ты Мефистофель!
Ты пришел соблазнить
нашу бедную Маргариту?
Так нa-кося,
ВЫ-КУ-СИ!!!
≈ 1970 год.
Когда иссякнут сигареты…
Когда иссякнут сигареты
и разболится голова
и на бумаге синеватой
проступят звёзды и слова,
окурок в пепельнице комкая,
ты вдруг подумаешь о том,
что из прокуренности комнаты,
где воздух серый и густой,
твой голос, раненный и тонкий,
если не сгинет насовсем,
пробьется разве что за стенку,
где кашляет больной сосед,
охрипнувший в морозном мире,
он станет плакать и звенеть
и от бесцельности звереть,
как телефон в пустой квартире,
и всё, и никуда не деться,
была бы только смерть легка!
Вот так о лампу бьётся сердце,
немое тельце мотылька.
Что делать? Твой удел таков,
Еще от автора Борис Аронович Габрилович
