Стихи - [4]

Стая розовых какаду узнаю их полет в эфире. Они ищут свою звезду В одинок-о-динаковом мире.

* * *

Не говори тех слов, что отбросят меня назад В пространство между работой и сном. Раньше я собирал перья орлов, Потом голоса цикад. Потом сам хотел быть орлом. Теперь собираю мысли про чувства, Чувства про встречи, Встречи с ландшафтами разных стран... И все меньше люблю искусство. Но усердно толкаю речи В карман. Как же так, ты скажешь, есть за и против, Есть контра и про. В конце концов, есть душа. В моей печени что-то бродит. Я сижу в бистро И думаю, как ты хороша. Как хозяйка холмов за рекой, где лето так хмельно и ленно, как последний мёд. Я устал вращаться, как своя планета Не в своей вселенной Круглый год. Говоришь, галактика входит в созвездие Рака. Значит, зашла на последний круг, Приближается к черной дыре. Мой знак Зодиака Выпал из рук, лежит на ковре. Приходи. Обсудим весну две тысячи пятого года, Футбольные матчи, влияние звезд на цветы... Что-то будет там впереди, Кроме восхода. Может быть, ты...

Прелюдия любви

Не прячь глаза в фиалковой улыбке, дай руку. День без тебя. Все очертанья зыбки, и все по кругу. Не то чтобы слоняюсь - нет, но в уличном безлюдье ищу твой силуэт как вечную прелюдию любви.

Рисунок

Твои волосы углём По бумаге моей души. Глаза и улыбка - цветные карандаши, И мелками - дверной проём... Ты уходишь или пришла? Я не помню, какого числа Я в последний раз был так уверен, Что у жизни есть чьи-то черты. А не только раскрытые рты И закрытые наглухо двери...

* * *

Просыпаюсь от твоих плеч. Никуда никто не зовет. И не нужно никуда течь, и удачу ни к чему - в лёт. И цветы лежат на руках, словно родились в кулаке, и апрель тобой весь пропах и опять пропал вдалеке. Я сижу, считаю часы, их проносит мимо рекой, и весна колышет весы, на которых - пыл и покой. Но не перевесит ничто, потому что мир - два штриха: ты в своем коротком пальто, я опять в начале стиха. Просыпаюсь от твоих плеч, от прикосновения слов, сказанных в присутствии свеч где-то в бесконечности снов. Как Тантал, я жду вечеров, когда появляешься ты. Ставлю в вазу розу ветров, вытряхнув оттуда цветы. И сижу, считаю часы. Их проносит мимо рекой, и на небе гончие псы тянутся за чьей-то рукой.

* * *

Когда я перестану верить в огни Самолета, летящего в Гватемалу, В этом буду виноват только я сам. Извини, Что так мало Живу по твоим часам. Я даже не знаю, На борту ты сейчас или нет, И кому ты машешь рукой Не видно из-за тумана. Я ищу Гавайи На картинах Мане, С запрокинутой головой Под тяжестью самообмана. Помнишь, я говорил тебе о бесконечности галерей? 365 шагов от первой до последней картины... Потом все по кругу, прав был старик Галилей Мало места остается после рутины. Я пишу тебе письма - в четверг перед дождем И смотрю на дорогу через провалы кювета. Она пахнет Бодлером и, покидая наш дом, Тоже ведет в Гватемалу и тоже теряется где-то.

Чужой мир

Старается день не сойти с ума. Счастливая тень от твоих волос падает на дома так всерьез.

И я так неказист в своем пиджаке, утренний лист ищет точку опоры. Заходит в пике. На лица опущены шторы.

Время стоит. Стоит уставший прохожий. Кончается август, дождит, и хочется остановиться и вспомнить, на что так похожи ни на что непохожие лица.

Tout compris

Ты себя не кори. Всё получится, как суждено. Допивая перно, Не забудь - tout compris. Ты сотри Все дожди и все тени у глаз, Ничего про запас, Всё в единственный раз Tout compris. Твой grand prix Так изящен, но очень тяжел, Словно кто-то ушел И оставил свой крик. Ты замри, На секунду замедли свой шаг И почувствуешь, как Tout compris.

* * *

Судьба... Как будто кто-то судит. И присужденье третьих премий навряд ли голову остудит и поубавит озарений. Пространство школьных коридоров он мог бы променять на прерии и блеск тяжелых луидоров, а позже - на доверие князей и королей, ведь в жизни каждого, ей-ей, есть этот шанс: сесть рано утром в дилижанс и укатить, куда глаза... Но "Муравей и стрекоза" они читали в этот год. Он объяснял, что все придет и к муравью, и к стрекозе, если раз выбранной стезе не изменять. Не изменил. И та, которую любил, однажды канула в апрель. В тот день они с 9 "А" читали Гоголя. "Шинель". Судьба. Точнее, не судьба. И в стопки разложив тетради под подоконник у стола он думал, что она ушла чего...или кого-то ради. И без конца пил чай с лимоном и детям мысли исправлял: там правил бал дух Покемона, но шанс - тот шанс - существовал. Судьба... Как будто кто-то судит и приговаривает к сроку. Не Бог, не ангелы, не люди... Одно всевидящее Око. Года сожрало одиночество. Он не завел себе собаки, и неуместным стало отчество, и метким - прозвище "Акакий". И утром, на крыльце у школы, смотря в фарфоровое небо, он невесомый и тяжелый мгновенье был. Мгновенье не был.

Фуга смерти

Сумрачно. Сумчатые сучат лапками, Прислушиваются к сучкам сломанным, С ужасом, выношенным в сумках, судорожно, Слушают фугу смерти.

В сутолоке с умностью на лице тапками Суживаю пространство, скомканным Шагом. Муторно и тошно - муторошно Вслушиваться в фугу смерти.