Стихи - [6]
Шрифт
Интервал
нарисовал большой вопрос.
Вино допил. Прилег. Уснул.
А ночью плакал. Но без слез.
На горизонте зонтик
На горизонте зонтик
Как черное "прощай".
Не надо о Бальмонте,
Не надо темный чай.
Не нужен даже кофе!
А в старых зеркалах
Сияет светлый профиль
И слезы на глазах.
Безумное, простое
похитить, обнажить…
Да что со мной такое?
Быть может, жажда жить?
На линии дождя опять обрывы
На линии дождя опять обрывы.
Пунктир осенних капель исчезает
и листья для последнего полета
готовят всю накопленную нежность,
которую узнает, может быть,
простое одиночество того,
кто только что пометил ожиданьем
остаток жизни…
И кто теперь свободен и прозрачен,
как небо в паутине голых веток.
На пальцах свежие порезы
На пальцах свежие порезы.
На сердце — старые рубцы.
Мороз соединил железом
мои начала и концы.
Глотать холодный рваный воздух,
Скользя по краю пустоты,
Где как иголки, колют звезды,
И где меня не помнишь ты.
Наш мир как будто наклонился,
чтоб капли прошлого стряхнуть.
Я безнадежно изменился,
Но я вернусь когда-нибудь.
Когда родится образ новый
И звук достигнет цели вдруг.
Когда трепещущее слово,
Как птица, вылетет из рук.
Нам не проникнуть в тайну мира
Нам не проникнуть в тайну мира
И смысл боли не понять.
И жизнь летит как будто мимо
И учит ничего не ждать.
Но в череде перерождений
Так хочется хотя бы раз
Увидеть как сольются тени,
Когда-то помнившие нас.
Приключенья ума безграничны
Приключенья ума безграничны,
А душа словно ходит по кругу.
Вспоминается корпус больничный,
Затаивший движенье испуга.
Изможденные лица молчанья,
Что тоскуют по кисти Ван Гога.
И спокойная грусть ожиданья,
Там где белого цвета так много…
Здесь привычней молчанье о главном.
Здесь для смерти не ищут причины.
И сживается равное с равным
Словно краски единой картины.
А весною наполненный дворик,
Как попытка свободы и света.
И уходит от берега море,
Словно врач молодой от ответа.
Но больные мудрее и проще,
Прикоснувшись к иным измереньям.
И для них даже вечности почерк
Без труда поддается прочтенью.
Здесь, в больнице иные начала
И простые спокойные лица.
Здесь великое спрятано в малом,
И к бессмертью смиренно стремится.
Прозрачный воздух пах сиренью
Прозрачный воздух пах сиренью
И вечным ожиданьем встреч.
И солнце превращало тени
В едва разборчивую речь.
А правила, себя сжигая,
Давали полный ход весне.
Ты шла по времени, не зная,
Что каждый день идешь ко мне.
Но жизнь хитрей — на тонкой коже
Любви несбывшейся ожог.
И ты ко мне придти не сможешь,
Как я придти к тебе не смог.
Преображение
Как все пронизано таинственным сияньем!..
Горят на солнце золотые купола.
И вновь ненужными покажутся все знанья,
и все ученья мудрецов сгорят до тла
в лучах Любви Его,
в том бесконечном Свете,
который падший мир преобразил,
когда апостолы, смотрели словно дети,
как Свет со Светом тихо говорил.
—
Полночь надела на палец кольцо.
Полночь закрыла вуалью лицо.
С ночью прозрачной навек обручен,
Снова уходит из города он.
То ли поэт, позабывший язык.
То ли от жизни уставший старик,
То ли неузнананный миром святой.
То ли единственный житель живой.
Он время в холодильнике хранил
Он время в холодильнике хранил.
Он ждал ее прихода много лет.
И все, что он когда-то пережил,
он оставлял включенным, словно свет.
Но вот однажды отключили ток.
И свет погас, и холодильник стих.
И время стало таять между строк,
бессмысленно-нелепых и пустых.
И понял он, что все, что он хранил,
его не сохранило ни на миг.
Он рассмеялся и окно открыл,
и сам себе сказал: "Привет, старик…
По хрупким зеркалам депрессий
По хрупким зеркалам депрессий
Так трудно груз надежд нести.
Сверкает бритвой тонкий месяц
Над веной Млечного Пути.
А звезды, как с картин Ван Гога,
Вихрятся в черной пустоте.
И тополя как кисти Бога,
Мерцают в тихой темноте.
Но все свершится, все вернется.
И груз твой станет невесом.
Все то, что было — остается.
Все то, что будет — только сон.
Но что такое совершенство?
Но что такое совершенство?
Попытка время победить?
Попытка ощутить блаженство?
А может, неуменье жить?
Да, неуменье жить по кругу
В холодных скобках бытия.
И стать однажды просто звуком,
Забыв как сон пустое "я".
Она любила рисовать на песке
Она любила рисовать на песке,
даря ветру свои ненадежные миры.
Она говорила, что привычка к тоске
есть память об эпохе таинственных рыб.
Она знала секреты перехода в другие века.
И небо не делила на утро и вечер.
И однажды она ушла в облака,
Накинув западный ветер на плечи.
А рисунки ее до сих пор на пляже.
Что взрослым загадка, то детям игра.
Им ветер ночью однажды расскажет
о далеких, волшебных, светлых мирах.
И о той художнице, слепой и нищей.
И как она слушала моря шепот.
И как до сих пор ее чайки ищут,
обжигая крылья о горький опыт.
мой белый невидимый стих
мой белый невидимый стих
на белой бумаге
и только меж строчек пустых
две капельки влаги
мерцают, заметны едва,
ненужно и сиро
и снова уходят слова
в безмолвие мира
Монолог сумасшедшего
Мне бы узнать свое имя… Или хотя бы ответ.
Мне бы услышать голоса своих друзей.
Я сижу здесь пятьсот семьдесят восемь лет.
И мир становится все темней и темней.
И слов запас иссякает с быстротою, завидной для многих.
И я учусь наивысшему искусству — молчать.
Но когда дикая мысль возникнет опять на пороге,
Я знаю, как ее достойно и мирно принять.