Стихи (2) - [9]

-36

XIII XIV

Полночь в лиственном крае, Призрак бродит по Каунасу, входит в собор,

в губернии цвета пальто. выбегает наружу. Плетется по Лайсвис-аллее.

Колокольная клинопись. Облако в виде отреза Входит в "Тюльпе", садится к столу.

на рядно сопредельной державе. Кельнер, глядя в упор,

Внизу видит только салфетки, огни бакалеи,

пашни, скирды, плато снег, такси на углу,

черепицы, кирпич, колоннада, железо, просто улицу. Бьюсь об заклад,

плюс обутый в кирзу ты готов позавидовать. Ибо незримость

человек государства. входит в моду с годами - как тела уступка душе,

Ночной кислород как намек на грядущее, как маскхалат

Рая, как затянувшийся минус.

Наводняют помехи, молитва, сообщенья Ибо все в барыше

о погоде, известия, от отсутствия, от

храбрый Кощей, бестелесности: горы и долы,

с округленными цифрами, гимы, фокстрот медный маятник, сильно привыкший к часам,

болеро, запрещенья Бог, смотрящий на все это дело с высот,

безымянных вещей. зеркала, коридоры,

соглядатай, ты сам.

XV

Призрак бродит бесцельно по Каунасу. Он

суть твое прибавление к воздуху мысли

обо мне, суть пространство в квадрате,

а не

энергичная проповедь лучших времен.

-37

Не завидуй. Причисли от страницы, от букв,

привиденье к родне, от - сказать ли! - любви

к свойствам воздуха - так же, как мелкий петит, звука к смыслу, бесплотности - к массе

рассыпаемый в сумраке речью картавой, и свободы к - прости

вроде цокота мух, и лица не криви

неспособный, поди, утолить аппетит к рабству, данному в мясе,

новой Клио, одетой заставой, во плоти, на кости,

но ласкающий слух эта вещь воспаряет в чернильный ночной эмпирей

обнаженной Урании. мимо дремлющих в нише

Только она, местных ангелов:

Муза точки в пространстве и Муза утраты выше

очертаний, как скаред - гроши, их и нетопырей.

в состояньи сполна

оценить постоянство: как форму расплаты

за движенье - души. XVII

XVI Муза точки в пространстве! Вещей, различаемых лишь

в телескоп! Вычитанья

Вот откуда пера, без остатка! Нуля!

Томас, к буквам привязанность. Ты, кто горлу велишь

Вот чем избегать причитанья

об'ясняться должно тяготенье, не так ли? превышения "ля"

Скрепя и советуешь сдержанность! Муза, прими

сердце, с хриплым "пора!" эту арию следствия, петую в ухо причине,

отрывая себя от родных заболоченных вотчин, то есть песнь двойнику,

что скрывать - от тебя! и взгляни на нее и ее до-ре-ми

там, в разреженном чине,

у себя наверху

с точки зрения воздуха.

-38

Воздух и есть эпилог XIX

для сетчатки - поскольку он необитаем.

Он суть наше "домой", В царстве воздуха! В равенстве слога глотку

восвояси вернувшийся слог. кислорода. В прозрачных и сбившихся в облак

Сколько жаброй его ни хватаем, наших выдохах. В том

он успешно латаем мире, где, точно сны к потолку,

светом взапуски с тьмой. к небу льнут наши "о!", где звезда обретает свой облик,

продиктованный ртом.

XVII Вот чем дышит вселенная. Вот

что петух кукарекал,

У всего есть предел: упреждая гортани великую сушь! горизонт - у зрачка, у отчаянья - память, для роста - Воздух - вещь языка.

расширение плеч. Небосвод

Только звук отделяться способен от тел, хор согласных и гласных молекул,

вроде призрака, Томас. Сиротство в просторечии - душ.

звука, Томас, есть речь!

Оттолкнув абажур, XX

глядя прямо перед собою,

видишь воздух: Оттого-то он чист.

в анфас Нет на свете вещей, безупречней

сонмы тех, (кроме смерти самой)

кто губою отбеляющих лист.

наследил в нем Чем белее, тем бесчеловечней.

до нас. Муза, можно домой?

Восвояси! В тот край,

где бездумный Борей попирает беспечно трофеи

уст. В грамматику без

препинания. В рай

алфавита, трахеи.

В твой безликий ликбез.

-39

XXI * * *

Над холмами Литвы Восславим приход весны! Ополоснем лицо,

что-то вроде мольбы за весь мир Чирьи прижжем проверенным креозотом раздается в потемках: бубнящий, глухой, невеселый и выйдем в одной рубахе босиком на крыльцо, звук плывет над селеньями в сторону Куршской Косы. и в глаза ударит свежестью! горизонтом!

То Святой Казимир будущим! Будущее всегда

с Чудотворным Николой наполняет землю зерном, голоса - радушьем,

коротают часы наполняет часы ихним туда-сюда;

в ожидании зимней зари. вздрогнув, себя застаешь в грядущем.

За пределами веры, Весной, когда крик пернатых будит леса, сады,

из своей стратосферы, вся природа, от ящериц до оленей,

Муза, с ними призри устремлена туда же, куда ведут следы

на певца тех равнин, в рукотворную тьму государственных преступлений.

погруженных по кровлю,

на певца усмиренных пейзажей.

Обнеси своей стражей

дом и сердце ему.

-40

* * * * * *

Время подсчета цыплят ястребом; скирд в Я распугивал ящериц в зарослях чаппараля,

тумане, куковал в казенных домах, переплывал моря, мелочи, обжигающей пальцы, звеня в кармане; жил с китаянкой. Боюсь, моя северных рек, чья волна, замерзая в устье, столбовая дорога вышла длинней, чем краля вспоминает истоки, южное захолустье на Казанском догадывалась. И то: и на миг согревается. Время коротких суток, по руке не вычислить скорохода. снимаемого плаща, разбухших ботинок, Наизнанку вывернутое пальто

судорог сводит с ума даже время года, в желудке от желтой вареной брюквы; а не только что мусора. Вообще верста, сильного ветра, треплющего хоругви падая жертвой свово предела, листолюбивого воинства. Пора, когда дело губит пейзаж и плодит места,