Стервы большого города - [26]

«К тебе они приходят за роскошью и блеском поп-культуры, — как-то сказал ей Сеймур. — А ко мне — побеседовать».

Нико полагала, что могла бы расценить это как оскорбление, но не расценила. Сеймур во многом был прав. У них обоих были сильные и слабые стороны, и они мирились с различиями друг в друге, зная, что вместе составляют замечательную команду. Это и делало их брак жизнеспособным. Когда Нико начала зарабатывать деньги, они решили, что Сеймур должен оставить работу в банке и отдаться своему настоящему призванию — преподавательской работе. Нико нравилось думать, что благодаря ей Сеймур получил возможность сделать значительную, хоть и малооплачиваемую карьеру. Порой она с иронической улыбкой подумывала, не просчитал ли все это Сеймур втайне с самого начала, поощряя ее и наставляя, как преуспеть и подняться по корпоративной лестнице, чтобы сам он мог заняться любимым делом.

Разумеется, Нико зарекомендовала себя энергичной и способной ученицей. Сеймуру не требовалось убеждать ее в необходимости успеха.

Сейчас она спросила:

— Значит, у тебя нет времени поговорить о приеме?

Каждые две недели они устраивали в своем городском особняке нечто вроде официального приема — от небольшого ужина на двенадцать человек до фуршета на пятьдесят или коктейля на сотню. Все эти вечеринки служили деловым целям, поддерживали имидж Нико на высоком уровне, позволяли завязывать знакомства и быть в курсе всего, что должно случиться, прежде чем это появится в «Новостях». Нико эти приемы не любила, но знала: Сеймур прав, и устраивала их, чтобы доставить ему удовольствие. Да и особых хлопот они ей не доставляли. Сеймур договаривался с поставщиками, заказывал напитки и составлял меню, хотя в их доме почти не пили. Сеймур ненавидел пьяных. Не выносил людей, неспособных контролировать себя, а кроме того, придерживался правила, согласно которому они каждый вечер ложились не позднее десяти тридцати.

— Обсудим это вечером, — сказал Сеймур. — Ты едешь домой?

— Не знаю, — ответила Нико. — У меня запланировано еще одно мероприятие, связанное с раком груди у женщин.

— Тогда тебе лучше поехать туда, — согласился Сеймур. — Нужно хотя бы там показаться.

Он дал отбой, и на Нико внезапно навалилась усталость. У нее в жизни теперь совсем не осталось радостей. Но так было не всегда. Вначале, когда она шла к вершине и все было внове, жизнь казалась взрывом. Каждый день был наполнен восхитительными маленькими переживаниями, и их с Сеймуром не покидало удивительное упоительное чувство, будто они чего-то добиваются и что-то покоряют. Одна беда: никто не объясняет, что покорять придется постоянно. Ты не вправе остановиться. Ты вынужден идти все дальше и дальше.

Но в этом и состоит, полагала Нико, жизнь. Не важно, где ты, ты должен безостановочно познавать себя, отыскивая желание продолжать движение. А когда сил больше нет, ты умираешь.

И все забывают о тебе.

Разумеется, когда ее имя исчезнет из памяти людей, ее самой уже не будет, так что какая разница?

Нико посмотрела в окно. Они наконец двигались по Третьей авеню, но машины все еще тащились удручающе медленно. Не стоит думать о печальном. Через несколько минут она увидит Кирби. Нико считала, что он — случайно выпавшая ей в жизни карта, шут-джокер в пестром наряде, конфета в красивой обертке.

— Вы сказали, трехсотый по Восточной Семьдесят девятой? — спросил водитель, врываясь в ее мысли.

Кирби жил в огромной башне из светло-коричневого кирпича, подъездная дорожка сворачивала с Семьдесят девятой улицы на Вторую авеню. Здание для среднего класса, но подъездная дорожка, скорее создававшая неудобства, должна была, видимо, придать дому некий шик. Под навесом находились две вращающиеся двери и стеклянная раздвижная, открывающаяся автоматически, как в аэропорту. В холле стоял большой стол, за ним сидел консьерж свирепого вида.

— К Кирби Этвуду, — сказала Нико.

— Что? — нелюбезно переспросил консьерж. Нико вздохнула:

— К Кирби Этвуду.

Консьерж сердито посмотрел на нее только потому, что она побеспокоила его, заставив выполнять прямые обязанности, и перелистал справочник внутренних телефонов. Снял трубку и набрал номер.

— Как вас зовут? — осведомился он.

Нико молчала. Она никогда не делала ничего подобного раньше и потому не была знакома с данной процедурой. Должна ли она назвать свое настоящее имя? В этом есть доля риска. Если же она назовет выдуманное имя, Кирби, возможно, не поймет, кто пришел, и это создаст еще более неловкую ситуацию.

— Нико, — прошептала она.

— Что? — переспросил консьерж. — Николь?

— Совершенно верно.

— Здесь к вам Николь, — сказал в трубку консьерж. И, с подозрением оглядев Нико, буркнул: — Поднимайтесь наверх. Двадцать пять джи. Из лифта — направо.

Дом номер триста по Восточной Семьдесят девятой улице был огромным зданием, состоявшим из квартир, «помещенных» одна на другую, как обувные коробки. В здании насчитывалось тридцать восемь этажей, на каждом по двадцать шесть квартир, обозначенных буквами алфавита. Всего квартир было девятьсот восемьдесят восемь. Они с Сеймуром жили в подобном доме, когда поженились, но быстро съехали оттуда и переместились на более высокий уровень во всех отношениях.