Стертый мальчик - [8]

Шрифт
Интервал

Я хотел пообщаться с Д. – он производил довольно приятное впечатление. Он явно не старожил и наверняка помнил свой первый день. Но Д. не встал с места, а я отошел в дальний угол террасы. Сквозь стеклянную дверь я видел С.: она одергивала юбку и застенчиво мне улыбалась. Т. все еще сидел в полукруге, безотрывно глядя вниз, на кусок бетона рядом с моей ногой, где рыжие птички склевывали крошки, рассыпанные кем-то из группы. Он держал руки перед собой так, будто в его ладонях лежали зернышки, которые он собирался раскидать от двери до своего стула.


– А теперь, – произнес Смид и отошел к белой доске, которая висела на противоположной стене, – может кто-нибудь сказать мне, что такое генограмма? – Он хлопнул в ладоши. – Ну, кто-нибудь знает?

Он взял черный маркер с серебристой подставки под доской.

С. расправила плечи и подняла руку; другой рукой она все еще одергивала юбку, натягивая ее на красные бугорки коленей. Мне предстояло выучить важные правила под номерами два, четыре и шесть из раздела «Нормы поведения в группе»: «2) Не сутулиться на стуле, не раскачиваться на задних ножках, не сидеть со скрещенными руками, не закатывать глаза и не изображать отвращение на лице; 4) поднимать руку, прежде чем говорить; 6) клиенты должны сидеть так, чтобы никому не подставить случайно подножку». С. наверняка провела здесь достаточно времени, чтобы укротить бо́льшую часть своих ложных образов.

– Да? – спросил Смид.

– Генограмма – это семейное древо, – сказала С. – Она позволяет составить модель семейной истории. Что-то вроде иллюстрированной генеалогии.

«Или списка персонажей», – подумал я, вспоминая время, которые провел в общежитии, вырисовывая в записной книжке генеалогическое древо семьи из «Грозового перевала». Рядом с каждым персонажем я писал его характеристику вроде «злая Кэти». Интересно, мне вернут блокнот?

– Хороший ответ, – сказал Смид и заглавными буквами размашисто написал вверху доски: «Фамильное древо – генеалогия». – Потом повернулся к нам. – Может, кто-нибудь хочет что-то добавить?

Я заерзал на складном стуле. В таких случаях меня всегда одолевала нервозность и хотелось положить конец напряженному молчанию, которое повисало в классе вслед за вопросом, даже если я не знал правильного ответа. Мне просто необходимо было произвести впечатление на одногруппников; хотелось блеснуть знаниями, показать, что я умный, что оказался здесь случайно и скоро покину это место. Я тут ненадолго и в любой момент могу уйти.

– Хорошая догадка, С., – продолжал Смид.

Он взял из рук блондина пачку постеров и протянул ее Т. Тот взял один и передал дальше.

– Генограмма показывает наследственные модели и греховное поведение наших семей. Она относится не столько к генеалогии, сколько к истории, предшествовавшей нашему нынешнему греховному поведению.

Смид снова отошел к доске и с энтузиазмом открыл маркер. Сперва написал А., что означало «алкоголизм», потом Р., что означало «распущенность». Он заполнил всю доску огромными черными буквами, кодами для наших генограмм. Г – «гомосексуальность»; Н – «наркотики»; $ обозначало «азартные игры»; П – «психическую болезнь»; АБ – «аборт»; Б – «бандитизм»; ПО – «порнографию». Я старался не обращать внимания на то, что пункты в списке разнородные – а это нарушение основного стилистического правила, которое я усвоил еще в школе на уроках английского языка. «Наставник не обязан знать все», – напомнил я себе. Д. взял постер и протянул мне оставшуюся пачку. Я почувствовал, как дрожала его рука, пока он передавал мне бумагу. Свой плакат я положил рядом на бежевый берберский ковер.

Смид повернулся к нам и щелкнул колпачком маркера.

– Травма часто связана с наследственным грехом, – сказал он. – В первую очередь мы должны понять, откуда исходит грех, как он просочился от отца к сыну, от матери к дочери.

Я узнал отрывок из книги «Исход», стих 20: 5, который часто цитировали в нашей церкви.

Я Господь, Бог твой, Бог-ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня.

Блондин выдал каждому из нас по пучку перетянутых резинкой цветных карандашей. Ветераны группы сразу же соскользнули со стульев вниз, чтобы начать знакомую им ежедневную работу. Я последовал их примеру. Мои колени привыкли к твердому полу: мне приходилось часами стоять коленопреклоненным перед алтарем в нашей церкви и просить Господа изменить меня. Я посещал церковь три раза в неделю на протяжении восемнадцати лет, вместе с отцом и другими внимал призывам с алтаря, слушал и старался верить в буквальное толкование Библии.

– Навязчивое поведение родителей служит плохим примером для детей, – продолжал Смид. – В этом часто и кроется ответ, корень греха.

Цветные закодированные генограммы должны были показать, с какого момента наша судьба свернула на ложный путь. Пройди по пути генеалогического древа в обратную сторону, и получишь если не ответ, то указание, поймешь причину своей извращенной сексуальности, выявишь дегенеративную ветвь, отвечающую за грех.

Я подвинул свой листок ближе к Д. С. проследила за мной взглядом, но я притворился, что не заметил.


Еще от автора Гаррард Конли
Мальчик, которого стерли

Эта автобиография, в которой рассказано, как по настоянию родителей автор попал в христианскую организацию «Любовь в действии», где обещали «вылечить» его гомосексуальность. Здесь больше семейной истории, чем рассказов о терапии (и она значительно интереснее, потому что это только и можно противопоставить той терапии — множество подробностей, усложняющих картину). Здесь нет ни одного самоубийства, и вообще с внешними драматическими ситуациями даже недобор: сидят ребята кружком и занимаются терапией, и практически все.


Рекомендуем почитать
Сухих соцветий горький аромат

Эта захватывающая оригинальная история о прошлом и настоящем, об их столкновении и безумии, вывернутых наизнанку чувств. Эта история об иллюзиях, коварстве и интригах, о морали, запретах и свободе от них. Эта история о любви.


Сидеть

Введите сюда краткую аннотацию.


Спектр эмоций

Это моя первая книга. Я собрала в неё свои фельетоны, байки, отрывки из повестей, рассказы, миниатюры и крошечные стихи. И разместила их в особом порядке: так, чтобы был виден широкий спектр эмоций. Тут и радость, и гнев, печаль и страх, брезгливость, удивление, злорадство, тревога, изумление и даже безразличие. Читайте же, и вы испытаете самые разнообразные чувства.


Скит, или за что выгнали из монастыря послушницу Амалию

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Разум

Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста. Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.


Сердце волка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.