Стерегущие дом - [96]

Мне позвонил Стюарт Альбертсон, новоявленный претендент на губернаторское место. Я сразу же предупредила его:

— Нас подслушивают.

— Мои слова, миссис Толливер, может слышать вся Америка.

— Ах так, — сказала я. — Понимаю.

— Надеюсь, вы не думаете, что вчерашние события умышленно подстроены политической партией.

— Не думаю.

— Мы с вашим мужем были противниками в политике — да, это так, — но подобные действия мне отвратительны, как всякому порядочному и законопослушному гражданину.

Читает по бумажке, догадалась я. Делает официальное заявление и пытается придать этому вид непринужденной беседы.

— Можете быть уверены, мистер Альбертсон, что я не считаю вас участником вчерашних беспорядков.

— Я взял на себя смелость… ввиду отсутствия вашего супруга, я попросил полицию поставить дежурную машину на шоссе у вашей усадьбы. Вы не обратили внимания?

— Нет, я все больше смотрела на коровник.

— Что ж, быть может, вам будет спокойней от сознания, что у вас под боком дежурят двое полицейских.

— Я не боюсь, — сказала я. — Я знаю, что делать, и в помощи не нуждаюсь.

— И все же это не помешает…

Он был так настойчив, что я сдалась.

— Хорошо, пусть.

Он мгновенно перешел к делу.

— Этот прискорбный случай не делает чести гражданам нашего штата… хотя речь идет лишь о жалкой горстке людей.

— Возможно.

— Разумеется, эту историю лучше не предавать гласности. Не делать достоянием широкой публики.

— Вы считаете, что это в ваших силах?

— Местные газеты поставили меня в известность, что не намерены печатать никаких сообщений по этому поводу. Что же касается… м-м… что касается лиц, непосредственно замешанных в беспорядках, — их пришлось бы судить за поджог… понимаете?

— Вам угодно, чтобы я предала эту историю забвению?

— Забвению — нет, зачем же. Но есть вещи, которые бывает разумней замять.

— Я и не собираюсь трезвонить об этом во все колокола, — сказала я. — Так что можете не тревожиться. — И вдруг меня осенило. — Скажите, мой муж к вам не обращался? Джон ни о чем не договаривался с вами?

— Ну, знаете, уважаемая миссис Толливер…

Он произнес это с таким преувеличенным негодованием, что я сразу поняла: я угадала. Интересно, на что же теперь делает ставку Джон. Не скажу, чтобы меня это слишком занимало, просто я невольно восхитилась им. Такого не сломишь. По-видимому, он рассчитывает извлечь кое-что из обломков своей карьеры, как Оливер вытаскивает уцелевшее из-под развалин коровника. Джон — истинный политик, по призванию, по выучке, по всему. Быть может, еще и выплывет…

— Впрочем, это не мое дело, — сказала я. — Мы с ним, как вам известно, расстались.

— Вы, конечно, согласитесь на развод?

Очень уж быстро он это сказал, тут что-то кроется… Да, что-то здесь есть… Ведь, в сущности, Джон тут вроде бы и ни при чем — смотря как рассуждать. Вся эта история касается меня, и только меня. А Джон — невинная жертва… Теперь я поняла, на что он рассчитывает. Только клюнет ли на подобную версию избиратель? На это уйдут годы, но Джону терпения не занимать. Он постарается. Несомненно. Правда, на сей раз уже без меня.

— Мистер Альбертсон, если вы с ним случайно встретитесь, передайте ему кое-что от моего имени.

— Дорогая миссис Толливер, я едва ли с ним встречусь.

— Но все-таки, если вдруг встретитесь, скажите ему: мне не надо чужого, но от своего я не отступлюсь.

— Боюсь, мы слишком отклонились от предмета…

— Да, это верно. Я просто думала вслух. — Я взглянула на телефон, словно ему в лицо. — Благодарю вас за сочувствие.

Я бросила трубку, не дожидаясь, пока он скажет: «До свидания».

Через несколько часов мне позвонили из редакции атлантской газеты.

— Коровники горят сплошь да рядом, — сказала я. — Что поделаешь — превратности судьбы.

— Как начался пожар?

— Не знаю. Загорелось, и все.

— Скот пострадал?

— Нет, мы его вывели.

— А люди?

— Разумеется, нет.

— Сегодня ночью в окружную больницу поступили двое — ранены выстрелом из дробовика.

Ага, значит, я не промахнулась, когда наобум выстрелила по машине. Значит, не так уж важно уметь правильно заложить патроны.

Я улыбнулась невидимому собеседнику.

— Сколько я себя помню, в наших краях вечно кто-нибудь да ранен выстрелом из дробовика. Охотой увлекаются.

— Но у вас сломаны изгороди.

— Вот это осведомленность, — сказала я. — Браво. У меня были гости, выпили, нечаянно сломали забор.

— Ну а горящие машины на пастбище?

— Правда? Горели? Я уже несколько дней не выхожу из дому. Кажется, даже в окно ни разу не выглянула.

Мало-помалу все налаживалось. Вернулась прислуга: кто посмелей — в первые же два дня, малодушных пришлось вытребовать самой. Всем, кроме повара, было велено искать новое место. Мне больше ни к чему жить на широкую ногу. И еще я распорядилась все оставить как есть. Только битое стекло сгребли в кучу и убрали. Поваленные ограды лежали на земле, рамы зияли пустотой. У Хаулендов это повелось исстари — оставлять, чтобы помнить.

Все налаживалось. И довольно быстро. Абби и Мэри Ли уехали в Новый Орлеан, в ту самую школу, о которой говорил Джон. Они уехали с радостью; им смертельно надоело жить на отшибе в глуши. Даже пони их больше не занимали. Они хотели уехать, и я тоже хотела, чтобы их здесь не было. Они уже не маленькие, все видят и все запомнят — а это ни к чему. Остались только Джонни и Мардж, эти еще малы, ничего не заметят.