Степные рыцари - [25]
Войдя в большую комнату, уставленную зеркалами, Гурейка уселся на мягкую табуретку и стал задумчиво рассматривать картину, висевшую на стене, с изображением какого-то эпизода из жизни пророка Магомета, основателя ислама.
Так в молчании он сидел минут пять.
Вдруг в комнате рядом скрипнула половица. Гурейка насторожился. Ему показалось, что там кто-то ходит, но так тихо, едва уловимо. Паренек подкрался к двери и заглянул.
Кто-то в белом, как призрак, скользнул в угол. Гурейка был суеверен. Разных там привидений и духов он страшно боялся. Перекрестившись, он рявкнул:
— С нами бог! Да расточатся врази его.
Какое-то маленькое существо, сжавшись в углу, тоненьким голоском зарыдало.
Гурейка ободрился. Он подумал, что нечистая сила не будет плакать.
Вытащив из ножен саблю, он храбро двинулся к углу, где копошилось и так жалобно плакало это непонятное, загадочное существо.
— Кто ты? — по-русски спросил Гурейка, на всякий случай подняв саблю.
В ответ существо зарыдало еще громче, еще жалобнее.
— Говори ж, кто ты? — грозно повторил он по-турецки. — А то так вот саблей и полосну.
— Я Фатима, — ответил сквозь слезы тоненький, нежный голосок.
— Что это за Фатима? Откуда ты?
— Я дочь паши… Не убивай меня, казак. Не убивай!
Гурейка сорвал с ее головы кисейный шарф. Девочка закрыла лицо руками:
— Коран запрещает открывать лицо женщинам.
— Нас никто не видит тут, — сказал Гурейка. — Опусти руки.
Маленькая, хрупкая девочка, как показалось вначале Гурейке, упала перед ним на колени и умоляюще протянула руку.
— Аллахом заклинаю тебя, не убивай!.. Я никому зла не сделала…
Она была очень красивая девочка. Особенно хороши у нее большие голубые выразительные глаза, обрамленные густыми длинными черными ресницами.
— Ты совсем маленькая, — сказал Гурейка, — Не бойся меня, я тебя не трону. Встань, — потянул он ее за руку. — Садись вот на стул.
Она перестала плакать и села.
— Расскажи, что ты тут делаешь?
Девочка снова заплакала и рассказала Гурейке свою печальную историю. Она дочь паши. Жила в этом замке. Когда казаки ворвались в крепость, паша с солдатами заперся а замке и оборонялся. А потом… Фатима при воспоминании от ужаса закрыла глаза маленькими руками.
— Потом казаки ворвались в наш дворец, — продолжала рассказ девочка дрожащим голосом. — Они саблями порубили всех янычар… Убили и отца, а мать, сестра и брат не знаю, куда девались.
— А ты как уцелела?
— Я убежала на чердак… Там я спряталась в хламе… Туда приходили казаки, искали, но не нашли меня.
— Бедная Фатима… — вырвалось у Гурейки. — А чего ж ты ела?
— Я иногда спускалась вниз, — призналась девочка, — когда во дворце никого не было. Я воровала хлеб и мясо…
— А сейчас хочешь есть?
— Очень.
— Я тебе сейчас принесу.
— О, я боюсь!
— Не бойся меня, Фатима, — сказал Гурейка. — Я тебе зла не сделаю. Ты мне покажешь, где ты запряталась, я тебе буду туда приносить еду и воду… А постель у тебя есть?
— Есть. Я себе принесла.
Гурейка задумался.
— Вот что я тебе скажу, Фатима, пока я с тобой, ты никого не бойся. Я тебя буду защищать. А потом я придумаю, как тебя вызволить отсюда. Может, я тебя ночью выведу из крепости в степь, и ты пойдешь куда хочешь. Может, к кубанским иль крымским татарам попадешь, а они тебя в Турцию отправят.
— Спасет тебя великий аллах, добрый человек, — снова заплакала девочка.
— Вот маленькая ты еще очень, — сокрушенно сказал Гурейка, глядя на нее, — не доберешься одна.
Девочка смущенно порозовела.
— Я не маленькая, — сказала она тихо. — Мне четырнадцать лет.
— Четырнадцать? — удивился Гурейка. — А я думал, тебе лет десять — двенадцать.
Фатима промолчала.
— Меня зовут Гурьяном, — сказал Гурьян. — Гурейка.
— Гурэйка? — переспросила она и первый раз за все время улыбнулась сквозь слезы. — Красивое имя.
— Так, значит, ты подожди меня, я сейчас принесу еду.
На ее лице отразился испуг. Он заметил это.
— Что ты, глупая, испугалась? — ласково потрепал он ее по щеке. — Ты думаешь, я кого-нибудь приведу? Эх ты, — огорченно проговорил Гурейка. — Значит, ты мне не веришь.
— Верю, — прошептала Фатима. — Верю. Ты хороший человек.
Гурейка принес девочке еды и воды, а потом она повела его на чердак к себе.
Там, в темном уголке чердака, Фатима устроила себе гнездышко.
Вот с той-то минуты Гурьян и нажил себе заботу, заботу большую, тревожную. Но он не сожалел об этом. Наоборот, это его радовало. У него была теперь тайна, она наполняла все его существо каким-то новым, непонятным для него чувством теплоты и нежности к несчастной молоденькой турчанке. Где бы он теперь ни бывал, что бы ни делал, он всегда думал о ней. Он был горд от сознания, что это хрупкое, нежное создание прониклось к нему доверием и живет теперь на белом свете только благодаря его стараниям и заботам.
Каждый день Гурейка навещал юную турчанку, а иногда и по нескольку раз в день, если бывал свободен. Он приносил ей пищу, воду, а иной раз, если удавалось добыть, и какие-нибудь лакомства.
Фатима каждый раз радостно встречала его. Она так привыкла к этому ласковому казацкому пареньку, что казалось, ее жизнь без него невозможна.
Гурейка рассказывал ей новости или разные смешные истории из богатой приключениями рыцарской жизни донских казаков. Он умел рассказывать, и девушка, прислушиваясь к его ровному, неторопливому голосу, искренне, от души смеялась над злоключениями какого-нибудь неудачливого героя. Иногда он напевал ей донские казачьи песни. А однажды ему пришло желание научить Фатиму русскому языку. И он принялся за это с рвением. И первые же уроки показали, что турчанка оказалась весьма способной, понятливой ученицей.
