Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть! - [59]

Гришка слушал, вспоминал тех, кого знал, и кто уже погиб. Душа рвалась от боли, когда он думал о Селиванове. Что с ним стало? Гришка надеялся на лучшее, но сердцем чувствовал, что Николая уже нет среди живых.

Повествование сухощавого красноармейца неожиданно прервалось, затихли и остальные пассажиры полуторки. В сером небе послышался гул. Он быстро нарастал. По колонне пробежала волна криков:

– Воздух! Немецкие самолеты! Всем из машин!

Гришка бросил взгляд вверх; с юго-запада к колонне быстро приближались три точки. Он ловко перепрыгнул через борт, шлепая по липкой грязи, пробежал десяток шагов, бросился на землю, прикрыл голову руками. Рядом растянулся сухощавый красноармеец. Противный пугающий вой накатывался с неба. Этот вой был особый, такой мог быть только у «Юнкерса», самолета, которому красноармейцы дали прозвища «певун» и «шарманщик» за пронзительный рев сирены во время пикирования, а саму сирену прозвали «иерихонской трубой». Часто застрочили немецкие пулеметы. Вострецов чувствовал, что пули взрыхлили степь совсем рядом. Он сильнее вжался в землю, в бессилии и злобе сжал зубы. Ответить было нечем, он, как и остальные бывшие раненые, должен был получить оружие в расположении части дивизии, в которую они направлялись. Послышался противный и пугающий свист авиабомб. Оглушительно прогремели взрывы. Гришка мысленно считал: «Раз, два, три».

Он ждал, что немцы пойдут на второй заход, однако этого не случилось. Рев моторов стал удаляться. Гришка поднял голову. Теперь ему стала понятна причина столь поспешного отлета тройки «Юнкерсов». С северо-востока, наперерез немецким самолетам, летели советские истребители. Гришка видел, как ближе к линии горизонта завязался воздушный бой. Он повернулся к сухощавому красноармейцу, тронул за плечо.

– Вставай, браток, «лаптежники» улетели.

Ответа не последовало. Вострецов встал, склонился над красноармейцем. Только теперь он увидел два чернеющих отверстия на ватнике, окаймленные бурыми пятнами крови. Вострецов перевернул бойца на спину, пощупал пульс. Красноармеец был мертв. Большие карие глаза остекленели и удивленно взирали на небо. Гришка опустил убитому веки, тихо произнес:

– Ненамного ты, братец, пережил своего геройского командира.

В лицо пахнуло трупным запахом. Так пахнуть от только что убитого бойца не могло. Вострецов огляделся. В двух шагах от себя он увидел труп солдата в форме мышиного цвета. Немец взирал на него пустыми глазницами. «Вот оно отвратительное лицо войны», – подумал Гришка. Он отвел взгляд от немца. Приторный, тошнотворный запах заставил его быстро покинуть скорбное место. Четверых бойцов, погибших во время налета немецких самолетов, и труп немца похоронили неподалеку от дороги, после чего колонна двинулась дальше.

Глава двадцать седьмая

Вострецову повезло, попал «с корабля на бал». Вечером он прибыл в полк, который расположился на холме рядом с развалинами хурула – буддийского храма калмыков. Здесь и провел ночь. Утром полк двинулся в направлении селения Олинг. Измотанные боями под Хулхутой гвардейцы едва переставляли ноги, словно свинцовое небо давило на них невидимой тяжестью. Гришка видел, как бойцы засыпали на ходу, чувствовал, как сосед сзади время от времени в полудреме бился ему головой в спину. Серая унылая степь тоже не радовала глаз и не прибавляла настроения. Шагали молча, без песен и разговоров. Хотя Гришке было о чем и с кем переговорить. К своей радости и удивлению, он встретил в роте, куда его определили, Степана Бражникова – рыжеволосого сержанта, вместе с которым пришлось участвовать в рукопашной схватке при защите совхоза «Ревдольган» в первые дни боев дивизии с немцами. Гришка первым узнал Степана, подошел, поздоровался. Бражников его не признал. Гришка напомнил:

– А мы с Николаем Селивановым думали, что вы погибли в рукопашной у «Ревдольгана», в августе. Николай часто вас вспоминал.

– Да вот, чудом выжил. Вынесли меня тогда с поля боя, подлечили, а после госпиталя определили в этот полк. Я в наш полк просился, но ведь с командирами не поспоришь, им виднее. В свою дивизию попал, и то ладно.

– У меня такая же беда.

– Не унывай, может, повезет. Теперь вместе будем проситься в свой полк. Только сколько теперь от прежнего полка осталось? Наверное, нет уже многих. А как Николай? Где он?

Вострецов рассказал Бражникову все, что произошло с ним и Селивановым со времени боя у совхоза «Ревдольган». И вот теперь они шли плечо к плечу навстречу неизвестности. Остановились, только когда начало темнеть. Выставили охранение, перекусили сухим пайком, кому повезло, легли прикорнуть. Спали на сырой земле, на холоде, на ветру, кто положил под голову вещмешок, кто приклад, а кто-то воспользовался и плечом однополчанина, как Вострецов. Куда лучше в теплой землянке с «буржуйкой», а лучше в родном доме у печки, но война не мать родна, где постелет – там и спи. Гришке после госпитальной койки было легче, но трудности дня утомили и его. Он закрыл глаза. В который раз перед ним возник образ Маши, но дремота быстро его размыла… Отдых был недолгим, через два часа приказ командира полка поднял красноармейцев на ноги. Перед атакой Бражников сказал: