Степная радуга - [12]

Архип было поднялся за дядей.

— Пойду пособлю вам, Ефим Иваныч…

Хозяин махнул рукой — оставайся, мол. А Настасья Акимовна обидчиво поджала пухлые губки.

— Дядя Ефим и один, без вашего участия, управится. Стариком-то он лишь прикидывается, а сам еще на молодок поглядывает. Не так ли, дядя Ефим?

— Были когда-то и мы рысаками. А ноне все подковы истерлись, — со смешком ответил он и, прижав кувшин к боку, зашагал к двери.

Оставшись наедине с вечеринской дочкой, Архип неуклюже тормошил бахрому скатерти на столе. Первой заговорила Настасья Акимовна:

— Правда ли люди судачат, будто из города всякая смута исходит и будто самого царя-батюшку чуть бомбой на улице не убили?

Архип ответил уклончиво:

— Раз так говорят… Нет дыма без огня…

— Страх божий! — Она испуганно вытаращила глаза и придвинулась ближе к Архипу. — Надо же, супротив самого государя императора! Как только земля держит таких злодеев… А у нас в деревне, слава богу, жизнь покойнее. Порядку больше. А природа — тут и говорить нечего! Ах, какая благодать вокруг, Архип Спиридонович! По весне-то выйдешь за околицу — птицы чирикают, мотыльки вьются, цветки ароматом исходят. Сплошное головокружение! Городские лишены всех этих прелестей.

Дымно, сказывают, у вас там… А к нам, Архип Спиридонович, надолго ли? Погостить али как?

— Погостить. У меня работа в городе.

— Работа в лес не убежит. А дело хорошее мы можем и здесь вам подыскать. Вот хотя бы у папани в лавке… Поживете здесь малость, обвыкнете и, право же, уезжать отселя не захотите…

Она вынула платок из карманчика и стала помахивать им перед разгоряченным лицом. Плечо ее коснулось Архипова плеча, и он сквозь рубаху почувствовал, какое оно теплое и мягкое.

Архип слегка отодвинулся, а она, притворно ахнув, выронила платок из рук. Он поднял его с пола и подал Настасье Акимовне.

— Спасибочко, Архип Спиридонович! — умиленно пропела она. — Сразу видно городского кавалера.

Тут в дверях показался хозяин с кувшином в руках, доверху наполненным яблоками. Он поставил кувшин на стол, удовлетворенно погладил бороду.

— Любо посмотреть на голубков воркующих! Эх, молодо-зелено! Мне бы твои годы, разлюбезный племянничек мой. Уж я-то бы не проворонил Настасью Акимовну, знал бы, как ее ублажить. Миловал бы, как принцессу, молился бы на лик ее светлейший. Право слово.

— Шалун вы, Ефим Иванович, своими речами девушку в смущение вводите. — Она потупила взор и, поднявшись, краем глаза глянула на Архипа. — Так вы к нам захаживайте, Архип Спиридонович! Желанным гостем будете — хоть дома, хоть в бакалее у папани. Запросто приходите, по-свойски.

Она обхватила кувшин широкими ладонями и раскланялась.

Длинный шлейф платья, дергаясь, пополз по половику к двери.

— Вот это баба! Царица! Жаром от нее так и пышет, — проводив гостью восхищенным взором, произнес Ефим Иванович. — Чует мое сердце, с первого взгляда втюрилась. Глазами-то так и стреляет, так и стреляет. Охотница. За такой взгляд и чарку опрокинуть не грех…

И хозяин полез в шкаф за бутылью.

От назойливых хмельных речей дяди, от запахов самогона и цветочных духов, не выветрившихся еще в комнате, Архипу сделалось не по себе.

За сумрачным окном всхлипнула гармонь, послышались голоса, смех. Архип накинул полушубок на плечи, вышел на крыльцо. Черное небо было густо усыпано звездами. Ни ветра, ни мороза — вечер как по заказу.

На противоположной стороне улицы на чурбане, придвинутом к завалинке скособоченного дома, сидели девки. Возле них франтовато прохаживались молодые люди. Кто-то тихо наигрывал на гармонике, невпопад перебирая лады. Когда подошел Архип, гармонист — чубатый, веселоглазый малый, сидевший в тени, на самом краю чурбана, — широко развернул мехи, вспугнул ночь песней «Когда б имел златые горы…». Пел и играл он неумело, сбивался с темпа.

— А ну, дай-ка мне! Давненько не баловался, — попросил Архип.

— Чей такой? — недружелюбно покосился на него гармонист.

Девки высунули носы из платков, глянули на незнакомца с любопытством. Один из парней — круглолицый, в дорогой казачьей папахе и меховом полушубке — по-приятельски хлопнул Архипа по плечу:

— Это племяш Ефима Иваныча! Вчера из Баку приехал. Наська Вечерина преже всех пронюхала. Видели давеча — как пава расфуфыренная проплыла к Полякову. За версту чует, где женихом пахнет… Ну, как, жених, не приворожила еще тебя богатая невеста?

Архип смолчал. Присел у завалинки, гармонику на колени поставил, ремешок перекинул через плечо, прошелся пальцами по рядам пуговок-ладов. И полилась музыка, сначала тихо, задумчиво, затем — все бурливее, задористей. Девки поближе пересели, оказали почет гармонисту, а одна из них — невысоконькая, голубоглазая, с лицом по-детски припухлым, ясным — спросила нерешительно:

— Вальс играть можете?

— Для тебя, красавица, с превеликим удовольствием!

Архип оборвал прежнюю мелодию и завел «На сопках Маньчжурии».

Закружились пары в темноте, заскользили валенки по притоптанному снегу на пятачке перед домом. Архип припал ухом к гармошке, кудри свесил, замахал головой в такт вальса и еще отчаянней ударил по ладам.

— Пошла плясать деревня! — озорно крикнул парень в казачьей папахе.