Степанов и Князь - [22]

— Никто из вас не дочитал листа, — сказал печально Семен. Ибо это была вечная история о Паоло Малатесте и Франческе да Римини из второго круга, песнь пятая. Там еще темный вихрь гонит толпу сладострастников как осенние листья.

— Я не была виновата, — скромно и убедительно сказала девушка Надежда.

В тесной избушке смеркалось, засветили лампу, и оба залюбовались своей подругой: в неверных бликах ее кошачье лицо стало точеным, и вся фигурка — словно из темного китайского фарфора.

— Слышите ли вы? — спросила она таинственно. Оба прислушались. Лесная тишина чуть гудела и позванивала. — Это в озере зазвонили колокола. Только светлые душой и чистые помыслами могут слышать этот звон потаенного града.

Путникам показалось, что и они слышат и уже почти у цели. Что ж, душою наши герои и впрямь чуть походили на не совсем повзрослевших детей. Князь перекрестился, и Семен перекрестился вслед за ним.

Друзья не спрашивали у провожатой, куда она их ведет. За ее муки они, как принято в нашей мрачноватой, но такой доверчивой стране, глубоко к ней прониклись. Тропинка шла по холму над кладбищем.

— Слышите, о чем они говорят? — спросила шепотом девушка Надежда, внезапно остановившись.

Читать-то они об этом читали у Достоевского и Алексея Константиновича Толстого, но сами до сих пор не слышали, как разговаривают погребенные покойники.

— Кто? — тоже шепотом спросили спутники на всякий случай, сами уж догадавшись обо всем не без трепета.

— Мертвецы.

Прислушались. Покойники переговаривались едва слышно.

— Это кто? — спросил женский голос.

— Я, — отвечал мужской.

— Ты взял свечу?

— Помилуй, какая ж свеча под землей, Варя, — отвечал мужской голос.

— А режиссер прибыл?

— Не знаю…

— Глупая какая-то могила. Везде щели, крышка гроба скрипит, — тихо пожаловалась та, кого некогда звали Варей. — Ты здесь?

— Куда ж мне теперь… Я здесь.

— У тебя дует?

— Дует… Прилично закопать не могут.

— Ну, вот и кончено! — сказала покойница Варя. — Как здесь у нас тесно. И пусто! Надо бы чем-нибудь прикрыть эти голые доски. Какие-нибудь рамки… картинки… а то посмотри, как неуютно!

— Тебе нездоровится?

— Да нет, теперь-то я здорова. Теперь не стану болеть. А вот и режиссер. Подвезли, наконец.

— Вы скучали без меня? — отозвался третий голос, тоже принадлежавший мужчине. — Приятно знать это!

— Ничего не могу понять, — шепнул наверху Князь Надежде.

— Тише. Сейчас пьеса начнется!

— Вас ищет какой-то человек, — подсказал режиссер, — очевидно, только прибывший. Тьфу ты, нашел в кармане выходного костюма лишь обрывки драмы. Полный текст остался в рабочей куртке. А вы помните слова?

— Вероятно, это мой дядя, — сказал первый мужчина. — Вот еще! Ты думаешь, мне будет приятно лежать с дядей, которого я почти не знаю? Я не видал его лет десять.

— А вот вы немножко рисуетесь вашей прямотой. Рисуйтесь же! Смотрите только, роль прямого человека — трудная роль. Чтобы играть ее, нужно иметь много характера…

— А он хороший режиссер? — не выдержал и опять спросил Князь, отчего-то тревожась.

— Плохих не хоронят, — сказал Семен. И от страха, верно, пустил газы. На кладбище все смолкло.

— Эх, — сказала Надежда и присела на пень. — Сбили пьесу. Будем ждать, может, еще заиграют.

И действительно, через пару минут из-под земли послышался негромкий голос:

— А вы не были на спектакле? Юлия Филипповна восхитительно играла… Она — талант! Отрежьте мне голову, если я ошибаюсь!

— Теперь, — усмехнулся кто-то, — без головы-то будет лежать неудобно.

— А здесь что же, вовсе чай не пьют? Многоуважаемые! Будьте великодушны, дайте чаю и закусить. И котлет и всего прочего, им подобного… Жду!

— Отвыкайте теперь от дурных привычек, — сказал мужчина. — Какие вам здесь котлеты.

И опять женский голос:

— Мне почему-то здесь грустно. Иногда вдруг как-то… ни о чем не думая… всем существом почувствуешь себя точно в плену. И все как-то несерьезно живут… То есть несерьезно не живут.

— Здесь я согласен, — одобрительно пробормотал Князь, — жить надо так, чтобы, когда ты умрешь, многие вздохнули с облегчением.

Под землей послышалось дребезжание чайной посуды.

— Неплохо устроились, — прошептал Семен. — Они там и водку пьют?

— А мне вот хочется уйти куда-то, где лежат простые, здоровые люди, — продолжил женский голос.

— Вероятно, вот-вот принесут Прогибина.

— Не люблю я его писаний: пусто, скучно, вяло.

— Я видела его однажды на вечере… я была юна тогда. Он вышел такой крепкий, твердый. Непокорные густые волосы, лицо — открытое, смелое, как у Максима Горького.

— Совестно как-то, неловко, не понимаешь, что же будет дальше? То есть понимаешь, что теперь уж ничего не будет…

Вмешался еще один женский голос:

— Там наверху такая чудесная ночь! А вы лежите тут, и у вас пахнет угаром. В лесу так тихо, задумчиво, славно! Луна — ласковая, тени густые и теплые… Я все рассмотрела, пока меня сюда несли.

— Все брюнеты, — сказал мужчина, гремя посудой, — рано женятся, а метафизики слепы и глухи. Очень жаль. Я метафизиков читал, вызывает тошноту и головокружение.

— Как душно здесь! На даче я открыла бы дверь на террасу… Но подожди, кажется, в лесу притаился кто-то недобрый.

Слушатели затаили дыхание.