Степанов и Князь - [15]

— Скажите, — с трудом ворочая языком, сказал Князь, — за какие грехи меня подвергли такой репрессии и экзекуции?

— Вот вы произнесли такое странное слово, ласка, репрессия. А ведь у нас в стране давно отказались от карательной психиатрии. Вы были перевозбуждены, у вас был бред справедливости, вы буйствовали в милиции и пытались ухватиться за гимнастическое кольцо.

— Пожалуй, что и пытался, — согласился Князь, понимая, что не надо врачу перечить.

— А еще вы говорили участковому, — понизил доктор голос до шепота, — что хотели бы убежать в Америку.

— А зачем туда бежать? Взял билет да полетел.

— Ну вот, после единственного укольчика вам стало легче. Вы уже и сами видите — то была затея бредовая. Посудите сами, ласка, в Аризоне вам грозило бы судебное разбирательство, если б вы вздумали приставать к лягушкам.

— В самом деле? — удивился Князь. — Я и не знал.

— А в Северной Каролине вам вчинили бы иск, коли вы стали бы использовать слонов для вспашки полей. Да что говорить, — сокрушался доктор, — в городе Вотерлу в штате Небраска парикмахерам запрещено есть лук с семи утра до семи вечера. Вам пришлось бы нелегко с вашим бредом соблюдения прав человека.

Князь присмотрелся к старичку: как и многие психиатры, этот тоже был, кажется, не в себе.

— Скажите мне лучше, доктор, далеко ли отсюда да рая? — спросил Князь, отбросив конспирацию.

— Т-с, об этом молчок, — приложил палец к губам доктор.

Вошла санитарка.

— Ты, Александр Абрамович, — обратилась она к старичку, — с утра таблетки так и не пил. Я пересчитала: ни престариума, ни арифона. На-ка вот, выпей-то. — И она подала доктору на ладошке две таблетки, которые тот тут же с аппетитом и проглотил. — На завтрак тебе сегодня яишенка с сальцем. Яички-то только вчера из деревни привезли. И молочка. Сало тебе не полезно, да и старое, но до осени уж смолить боровов не станут…

— Спасибо, хорошая и милая ты женщина, — сказал Александр Абрамович совсем как чеховский интеллигент. — Я сейчас, вот только с больным закончу.

Добрая старушка посмотрела на Князя с жалостью. — Теперь молодежь стала вся больная, — прошептала она и вышла.

— Но, скажу я вам, в Америке то хорошо, что она терпима. Там уважают права меньшинств.

— Слонов? — спросил неизвестно зачем Князь. Он понял, что врач ищет в нем не столько пациента, сколько собеседника и близкую душу.

— Вы как относитесь к гей-культуре? — заинтересованно осведомился доктор Александр Абрамович между прочим.

— Терпимо, — сказал тайный гомофоб Князь, просчитав, что его, наверное, прощупывают и провоцируют.

— Вы согласны ли, ласка, что в гомосексуальном акте происходит присвоение тела партнера. И субъект сам становится объектом.

— Как же иначе, — кивнул Князь, страшно тоскуя.

— Помните, Оден сказал однажды, что находится в тройной переделке: ревнует, как жена, тревожится, как мать, соперничает, как брат. Вам знакомы эти чувства?

— Что ж, из всех попыток человечества жить гетеросексуально, похоже, так ничего и не вышло.

— Вы, ласка, напоминаете мне святого Себастьяна, расстрелянного жестоким Диоклетианом из лука, — наклонился ближе к Князю доктор. — Такой же красивый и беспомощный.

— Яичница с салом остынет, — сказал Князь, изо всех сил сдерживаясь.

— Дай, ласка, поправлю тебе подушку, — заботливо дыхнул доктор вонючим ртом.

— А в рыло? — учтиво осведомился Князь. Это была не благоприобретенная в школе или в художественном училище Девятьсот пятого года вежливость, но наследственная, семейная.

— Ну вот, опять обострение. Что ж, необходимо продолжить усиленное лечение. — И доктор тихо отошел от койки Князя, согбенный, сокрушенно покачивая головой.

Семен добыл товарища из больницы, когда апрель уж иссяк и наступил месяц май.

После обеда в воскресенье Князя выпустили в сад погулять. И он успел объяснить плавательному холостому санитару, к нему приставленному, каким образом получается, что в просторной нашей стране люди мельчают и души у них как бы второго сорта.

Санитар заинтересовался, его тоже, оказывается, мучил этот вопрос.

— Мировое правительство, — гнал туфту Князь, озираясь и оценивая обстановку, — отлавливает отлетевшие души в эфирном пространстве, а потом их перепродает. Ну, как запасные органы. А как страна у нас бедная, то нам и достаются души подешевле, второго сорта. Это мне под страшным секретом рассказал адъютант самого генерала Поперекова!

Санитар страшно разволновался. Он и сам подозревал нечто подобное, но не мог точно выразить. Он решил, что об этом даже под страхом привлечения за разглашение необходимо срочно дать знать главврачу Александру Абрамовичу Кобелевкеру.

— Конечно, если он еще не знает, доложить нужно непременно, — согласился с санитаром Князь.

— Я сейчас, я мигом, — крикнул санитар и бочком побежал в корпус.

Интересно, подумал Князь, он всегда был психом или свихнулся на этой работе. Едва санитар исчез, из-за забора послышался тихий свист, какой Князь ни с чем не перепутал бы. И свистнул в ответ.

Семен стоял за стеной. Он перекинул в сад темный целлофановый пакет. Князь пакет подхватил, вытащил и надел на плечо веревку с петлей на конце. Он дернул, богатыристый Семен со своей стороны намотал веревку на руку. И стал тащить, как колокол. Упираясь ногами в стену, Князь быстро поднялся на гребень, глянул на вольный поселок городского типа, смутно видный в желтой пыли, которая стояла здесь, должно быть, даже в зимние месяцы, и упал на руки друга. Все произошло мгновенно. Здесь же стояла и нанятая Семеном ржавая машина