Степан Буков - [13]

— Порядок должен быть.

— Фронтовой анекдот про порядок знаешь?

— Знаю, для утешения придумали. Но я за твердую четкость во всем.

— Тут я согласен. Неувязки — это глупость прикрытая. — Снял с костра чайник, налил в пиалу, подал Букову. Произнес с благоговением: — Пользуюсь для заварки только девяносто пятым номером, лучшего и министры не пьют. Напиток полезный, весь организм улучшает…

Желтая тяжелая луна висела в небе. От песка веяло прохладой, пахло пресно камнем. В колючих зарослях ерзали ящерицы. Над костром порхала летучая мышь с тонким посвистом.

Сторож постелил себе кошму, а раскладушку уступил Букову, но Буков долго не мог уснуть, томительно ощущая гигантское ровное пространство пустыни, бездну неба.

…Перед глазами его вставала с зажатой в белых губах цигаркой политрук Зоя; щурясь, она приказывала начальственно:

"Орудие я не имею права оставить. Давайте его на крюк к танку".

Пожимала левой рукой руки остающимся бойцам, говорила официальным тоном:

"Благодарю вас, товарищи, от лица командования ПВО".

А лицо у Зои было землистым, похудевшим, маленьким, жалким, как у мертвого ребенка…

Люда подошла к Букову и потупилась, протянула пакет с чистыми портянками, шепотом сказала:

"Вот возьми от меня на память".

Мелкие слезы катились по щекам.

Буков, смущенный, растроганный, сказал растерянно:

"Чего ревешь? Портянок стало жалко?"

Сказал так для того, чтобы она не мучилась жалостью к нему. Но не выдержал тона, содрал у себя о пилотки звездочку, сунул в ладонь Люде, ласково посоветовал:

"В часть прибудешь, нацепи, а то на твоей потеряна, еще наряд заработаешь".

А потом попросил снайперскую винтовку у Ельченко, долго целился, наблюдал сквозь оптический прицел Люду, сидящую на броне танка…

Ельченко вскоре был ранен в лицо, отдал совсем свою винтовку Букову и сказал:

"Пойду потрепещу перед взводным, выпрошу противотанковую гранату".

С гранатой Ельченко выполз из окопа и подорвал немецкий станковый пулемет, но обратно не вернулся.

Вспомнилось Букову, как во время танкового боя он, уже будучи механиком-водителем, с ходу налетел на пень и машина зависла на пне, беспомощно грохоча впустую гусеницами. И недвижимая машина стала мишенью. Тогда он выполз через аварийный люк, заложил под пень взрывчатку, зажег куцый кусок бикфордова шнура, снова залез в танк и ждал там взрыва. Взрыв получился сильный, не то пень сковырнулся, не то танк с него сбросило. Только машина встала на землю. И Буков, оглохший от взрыва, ушибленный, все-таки вел танк. Это было под Варшавой. Но город Буков не помнит, не рассмотрел. Очень у него самого вид был тогда неважный, стеснялся в таком виде показываться населению заграничной столицы. Весь в бинтах, лицо в ожогах. И Берлин мало тогда видел. В триплекс какой обзор? Ограниченный. Для боя достаточный, а чтобы все нормально рассмотреть, видимости не хватает. Это потом, когда в Германии служил, город разглядел, когда в экскурсии водили.

В Германии когда служил, гражданских немцев вначале стеснялся, поговоришь — а человек скажет: вы моего родственника на войне убили. А что ответишь: доводилось.

Но победа не только в том была, чтобы фашистскую Германию одолеть, но и освобождение людям дать, чтоб они могли самостоятельно потом разворачиваться, согласно своим желаниям.

III

В Германии Степана Захаровича Букова зачислили в Особое подразделение, которому надлежало также охранять подземные коммуникации Берлина на участке, находившемся в ведении районной комендатуры.

Гигантский каменный подземный кишечник города простирался хитросплетенным, таинственным лабиринтом на огромном пространстве, вмещая в своих туннелях все то, без чего не может нормально жить и работать современный город.

Конечно, это не лучшая должность для солдата-победителя — лазить под землю со всеми своими орденами и медалями и там, в грязи и духоте, слесарить, чтобы не только, гражданские немцы, но и те, кто лишь недавно скинул мундиры, смогли вдосталь купаться в ваннах, пользоваться всеми благами сантехники. Хотя Буков в душе и понимал, что он совмещает в своем лице воина с представителем рабочего класса, утешать недавнего противника своим трудом он считал не только нежелательным, но и обидным занятием.

— Угождать фрицам коммунальными удобствами — я такой присяги не давал, — твердо заявил Буков капитану Зуеву, своему новому начальнику.

— Значит, пускай гражданское население страдает?

— Наших сколько городов поломано. Дома на любую работу согласный, а здесь пускай сами себе все чинят.

— Выходит, ты всем немецким людям враг?

— Не всем, а которые бывшие фашисты.

— Так ты квартиры фашистов не подключай.

— А откуда я буду знать, кто в них жильцы?

— Может, тебе список дать?

— Желательно.

— И ты будешь по этому списку лично карать лишением коммунальных услуг, как победитель. Так, что ли? Буков смутился, пробормотал:

— Ну недомыслил, ну и что?

— Значит, убедил? — спросил капитан Зуев и самодовольно откинулся в кресле.

— Не убедил, — хмуро произнес Буков, — а разжаловал. Значит, автомат сдать и в получении слесарного инструмента расписаться?

Капитан хитровато усмехнулся:

— Я, товарищ Буков, так полагаю: задание не столько ремонтное, сколько боевое, и подразделение наше посему скомплектовано из людей самых отважных.