Степь ковыльная - [30]

Много и других рядов — с сапогами и туфлями мягкого сафьяна разных цветов, с шапками из меха каракуля, куницы, барана, с посудой глиняной с узорами киноварью, фаянсовой, саксонского фарфора и венецианского хрусталя…

Анатолий взглянул на свой брегет и вздохнул: было только десять часов, время тянулось нестерпимо медленно.

— Кого ждете столь нетерпеливо? — спросил лукаво Смолин. — Это и будет та неожиданность, кою вы мне приуготовили?

Позднеев хотел было ответить, но к нему стремительно подошла молодая смуглая цыганка. На плечи ее был накинут красный, вышитый цветами шерстяной платок, концы которого были туго завязаны вокруг стройной талии. На шее блестело ожерелье из ярко начищенных серебряных монет. Радостно блеснув черными глазами, она сказала так запросто и уверенно, как будто уже знала Анатолия:

— А, и ты пришел за весельем, молодой офицер пригожий? Вижу, хочешь, чтоб я показала твою судьбу…

И прежде чем Анатолий успел опомниться, она схватила его руку и начала рассматривать ладонь. Ее тонкие, точно наведенные, брови сдвинулись, лицо стало серьезным, почти строгим. Грудным низким голосом она говорила тихо, будто и впрямь читала судьбу Анатолия:

— Только на год ты старше меня, а уже черные тучи солнце твое затмили… Дальние, ох дальние, стежки-дорожки вьются перед тобой!.. Много изведать придется тебе и радости и тяжкого горя… Любили и любят тебя крепко… Сердце у тебя горячее, бываешь опрометчив, а все же удачлив ты, молодой…

Смолин улыбался, слушая гадалку, а слуга Позднеева, Алексей, не выдержав, сказал насмешливо:

— И охота вам верить? Ей лишь бы денег выманить! Кто ее переврет, тот двух дней не проживет. Ведь этакое, что она вам насказала, я и сам любому молодцу здесь могу наплести.

Цыганка гордо выпрямилась, сказала гневно, приставив палец к своей груди:

— Мариула никогда не лжет! — И кинула на Алексея такой гневный, испепеляющий взгляд, что тот сделал шаг назад, промолвил испуганно:

— Чур меня, нечистая сила! Еще сглазишь, окаянная!

Тотчас же цыганка метнулась в толпу. Анатолию стало жаль ее; он кинулся вслед за ней, с трудом нагнал.

— Не сердись на него. Вот возьми, — и он сунул ей в руку серебряную монету.

Цыганка взглянула на него, улыбнулась:

— Спасибо. Возьму на память в монисто. Пусть счастье идет за тобой по пятам. Пусть любимая никогда тебе не изменит. Может, еще увидимся, — засмеялась она тихо.

Несмотря на страх перед цыганкой, Алексей, как всегда, бросился вслед за Позднеевым. Пройдя несколько шагов, Анатолий встретил его и, отведя в сторону, сказал строго:

— Уж сколько раз сказывал я тебе, чтобы не вмешивался не в свои дела!

Алексей, рослый, плечистый, с простоватым, круглым лицом, но с лукавым взглядом серых глаз, ответил виновато:

— Больше не буду, Анатолий Михайлович. Уж я и сам не рад, что связался с ней. Еще порчу наведет!

Подумав немного, Позднеев промолвил:

— Ну, вот тебе наказание: ты знаешь в лицо графа, виконта по-французски, де Монбрюна?

— Видел его в Таганроге, когда он на верфи уходил с вами.

— А он тебя?

— Должно быть, что нет. Гордец изрядный, разве он станет слуг примечать?

— Так вот: все время на ярмарке держись поодаль от меня, и ежели, возможно, явится сюда Монбрюн, следи за ним неотступно, но с осторожностью, старайся выведать, не свидится ли он с кем-нибудь, разговоры какие будет вести. Ты французский язык еще не позабыл?

Алексей широко улыбнулся;

— Что вы, Анатолий Михайлович? Даром, что ли, год вместе в Париже прожили?

— Итак, присматривай за Монбрюном. А пока держись около меня, но за несколько шагов.

Когда Позднеев воротился к Смолину, тот напустился на него:

— Ну на что это похоже, Анатолий Михайлович! Вы оставили меня одного, как утлую ладью среди разбушевавшегося ярмарочного моря. А глазища-то, глазища у этой гадалки-цыганочки, ну точно черный омут, бездонные. Так бы и бросился в него очертя голову… А куда же Алексей ваш делся?

— Я прогнал его домой за то, что обидел он цыганку. Знаете что, пойдем-ка в ряд золотых и серебряных мастеров.

В этом ряду торговали греки, армяне, персы, турки. Наиболее ценные вещи они держали у своих ног, в шкатулочках из черного резного дерева. Но и то, что лежало на прилавках, привлекало восхищенные взоры покупателей. Тут были сверкающие на солнце искусной работы золотые и серебряные браслеты — билезики, кольца и перстни с аксамитами, золотистыми топазами, синеватыми сапфирами, голубыми аквамаринами, зелеными смарагдами, жемчужные ожерелья, серьги.

Смолин решил купить серьги для своей невесты, и пока он выбирал их и торговался с продавцом, Анатолий подошел к другому прилавку. Ему бросилось в глаза старинное золотое кольцо с большим изумрудом. На плоской и широкой поверхности кольца тонкой иглой было выгравировано очертание красивого женского лица и под ним — три греческие буквы: Зоэ. А еще ниже дата — 1492.

«Ну как не купить? — подумал Анатолий, любуясь кольцом. — Изображение так похоже на лицо Ирины! И слово начертано замечательное: зоэ — жизнь… Оно звучит, как звон меча, зовет к борьбе. Жить — это всегда идти вперед, бороться».

— Сколь дорого стоит? — спросил. Анатолий тучного, откормленного турка, важно сидевшего, поджав под себя ноги, на коврике перед низеньким прилавком.