Стендаль - [40]

МИЛАНСКИЕ ГОДЫ. 1814–1821

Любовь умирает, но не сдается

Развал империи под ударами европейской коалиции, падение «Орла» и возвращение на родину старой аристократии стали препятствием на пути парижских карьерных амбиций Анри Бейля. Зная цену мундирному тщеславию, устав от светского общества, «от должности аудитора и назойливой глупости сильных мира сего», он попытался устроить свои дела по другую сторону границы и как-то найти свое место в менявшемся мире. Он рассчитывал, как и некоторые другие, на предполагаемый перевод по службе в Неаполь своего старинного товарища по Центральной школе Гренобля Жана Антуана Плана, который мог бы оказать ему протекцию.

В ожидании благоприятных жизненных перемен Анри занялся устройством сердечных дел. Сделав краткую остановку на севере департамента Изер, в шато Тюэллен, где жила Полина с мужем Франсуа Даниэлем Перье-Лагранжем, он прибыл в Милан 10 августа 1814 года. Сдержанный прием со стороны Анжелы Пьетрагруа сразу охладил его порывы. Под предлогом явных антифранцузских настроений, вызванных возвращением австрийцев в Ломбардию, и ссылаясь на нежелание компрометировать себя общением с ним, она сразу же отдаляет его от себя. С какой стати тратить время на бывшего имперского чиновника со слабым здоровьем, без состояния и, судя по всему, без будущего? Анжела Пьетрагруа не останется без поклонников. Анри не заблуждается насчет причины этого охлаждения: «Я не могу поверить в ненависть, которую здесь вызывает француз, поскольку меня все принимают очень вежливо и только ей якобы говорят об этой ненависти. Так что я вполне могу подозревать ее в ее собственном непостоянстве…» Но он покорно принимает это вынужденное изгнание. С 29 августа по 13 октября 1814 года он ездит по Италии — весь в муках ревности: перед отъездом он предложил своей любовнице пожить с ним в Венеции или любом другом городе на ее выбор, но она уклонилась от ответа. Хотя он и осознает неминуемость своего поражения, Анжела остается постоянным предметом его мыслей. Анри не из тех, кто сдается, не попытавшись дать последнего сражения.

Он побывал в Генуе, но не нашел в ней ничего живописного; затем отплыл в Ливорно на судне водоизмещением 70 тонн, при сильном ветре, — путешествие морем заняло у него 45 часов. Оказалось, что он совершенно не подвержен морской болезни, и это плавание открыло ему «простой и экономный способ посещать большие города». Не найдя ничего примечательного в этом городе, окруженном крепостными валами, — в нем не было даже оперы! — он в скором времени отправился в Пизу и прибыл туда под проливным дождем. Старинные картины в часовне Кампо-Санто он нашел «неприятными» — ему понравилась только одна мадонна, написанная с большим мастерством: «Ее красота вполне современная, узнаваемая; живо ощущаешь, как упруга может быть кожа этих очаровательных щек под поцелуем».

23 сентября извозчик доставил Анри во Флоренцию. Арно почти пересохла, но празднества, устроенные в честь возвращения великого герцога Тосканы Фердинанда III, были настолько пышны, что только ради них стоило сюда приехать. Анри опять пустился в культурное паломничество, посетил литературный кабинет Молини, где перечитал «Жака-фаталиста», — эта книга еще в 1805 году оказала «самое благотворное влияние» на его ум. Он колеблется: посетить ли еще Рим или сократить свое путешествие? Затем он провел два дня в Болонье и несколько часов в Парме — посмотрел в ней все картины Корреджо, да и вообще «почти все картины в этих двух городах».

Анри вернулся в Милан 13 октября и сразу предоставил себя в распоряжение Анжелы. Эта встреча разочаровала его так же, как и предыдущие. Она обращалась к нему на «вы» и объявила о разрыве их отношений под фальшивым предлогом: потому якобы, что он 15 дней ей не писал! И в то же время она назначила ему встречу на завтра… Таким образом, он был отвергнут лишь наполовину, но при этом, не позволяя себе впасть в безосновательный оптимизм, даже подумывал о том, чтобы «покончить с собой, как какой-нибудь простофиля, выстрелом из пистолета». Эти бесконечные перепады ее отношения к нему привели Анри с его чувствительной душой в состояние полной растерянности. Он понимает, что только усиленная работа может помочь ему преодолеть эту полосу огорчений. Он прилежно читает Дестута де Траси, возмущается монархической угодливостью Фенелона, совершает «ритуальное турне» по ложам Ла Скала и внимательно следит за происходящим в мире — это несмотря на то, что решил искоренить в себе всякую политическую мысль: «Я презираю как тех, кем управляют, так и тех, кто управляет. И последний, на кого падает мой взгляд, кажется мне самым омерзительным».

Его письменное общение с Полиной в основном сводится теперь к тысяче разных поручений: посылка ему коробочек с ароматическими пастилками, что необходимо ему для общения с дамами миланского света; отправка бесчисленных ящиков и баулов с книгами; просьбы о переводных векселях, выплаты по различным доверенностям… Не говоря уже о том, что он постоянно напоминает, чтобы она сделала все возможное для ускорения продажи дома, — хотя это мероприятие лишит ее наследства. Шерубен всеми силами восстает против этой продажи и обвиняет сына в намерении их разорить.