Стеклянный мост - [8]

— Сегодня можно, — решил отец.

— Хочешь, пришью по-быстрому? — предложила я. — Сделаю, как надо.

— Нет, — сказал Дав, — дайте мне хотя бы сегодня еще побыть самим собой.

Когда он открыл калитку и вышел на улицу, мы все впятером удивленно смотрели ему вслед, как будто видели в нем что-то совершенно необыкновенное.

Бутылочка

Брат внимательно рассматривал маленькую бутылочку — простой аптекарский пузырек, — которую держал в руках. В ней была коричневая жидкость.

— Ты болен? — спросила я.

— Нет, — отвечал он, — с чего ты взяла?

— А вот у тебя какое-то лекарство.

— Это на завтра, — объяснил он.

— От… от нервов? — опять спросила я.

— Нет, от другого, — ответил он.

— Это опасно? — спросила Лотта.

— Может быть. — Он откупорил пузырек и понюхал.

— Оно тебе поможет? — спросила она.

— Кто бы знал… — сказал Дав и, сунув пузырек в карман, вышел в сад, поднял маленький камешек с гравийной дорожки, швырнул его через ограду. Я пошла за ним в сад, потому что там стоял под зонтиком мой шезлонг. Мне пока не разрешали бывать на солнце. Самое большее — открыть ноги. Я переставила шезлонг так, чтобы освещались только ноги.

— Как долго все это тянется, правда? — сказала я Даву, который стоял спиной ко мне и молча смотрел перед собой.

— Что долго тянется? — спросил он.

— Да моя болезнь, — ответила я. — Надоело валяться.

— Будь довольна, что тебе стало лучше.

— Ты заболеешь от этого? — спросила я.

— От чего?

— Ну… от лекарства, — нерешительно сказала я.

Он пожал плечами.

— Может, и заболею, — сказал он, — только деваться некуда.

Он повернулся и ушел в дом.

На следующий день они с отцом — как и все мужчины-евреи Амерсфорта — должны были явиться на комиссию по отбору людей для отправки в трудовые лагеря. Отец надеялся, что его признают негодным. У него была кожная сыпь, которая за последние дни сильно увеличилась. «Вот увидите, меня не возьмут», — уверял он. По-моему, он принимал какие-то меры, чтоб болезнь обострилась. Дав тоже искал способ не попасть в трудовой лагерь. Как только стало известно о трудовой повинности, он обошел знакомых и через несколько дней сообщил нам, что достал нужное средство. Вначале я не поняла, какое отношение к этому имеет небольшая аптечная бутылочка. Мне казалось, что лекарства могут только возвращать здоровье.

Из комнаты Дава донеслись звуки скрипки. Давно я не слышала, как играет брат. Я приподнялась в шезлонге и заглянула в окно. Он стоял посреди комнаты и импровизировал чардаш. Лотта сидела и смотрела на него. Дав слегка наклонил голову вперед, так что волосы упали на лицо. Видно было только, как пальцы скользили но струнам. Я снова улеглась в шезлонг и стала слушать игру, но внезапно музыка оборвалась, а немного погодя хлопнула крышка скрипичного футляра.

На следующее утро я увидела пузырек в ванной комнате. Осторожно откупорила его. Пахло чем-то горьким. И тут я заметила, что из него уже немного отпили. Пузырек был самый обыкновенный, каких много стояло в нашей домашней аптечке, но без этикетки.

В полдень пузырек стоял на том же месте, только был совершенно пуст, и пробка лежала рядом. Когда я спускалась в сад, брат как раз поднимался по лестнице. На верхней ступеньке он повернулся и пошел вниз, а снизу, не останавливаясь, опять стал подниматься по лестнице. Он был бледен, на лице выступил пот.

— Уже действует? — спросила я.

— Да, — буркнул он, снова поднимаясь по лестнице.

— Это что же, обязательно сломя голову бегать вверх и вниз?

— Совершенно обязательно. — Он секунду постоял наверху и снова быстро побежал вниз. — Вниз еще ничего, а вот наверх карабкаться трудновато.

— Долго еще тебе мучиться? — спросила я.

— Сейчас пойдем, — ответил он.

Отсутствовали они долго.

— Уж не задержали ли их, — забеспокоилась мама.

— На комиссию вызвали очень многих, — сказала я.

— Только бы помогла эта бутылочка, — добавила Лотта.

Они вернулись через несколько часов. Вид у Дава был еще более измученный, но и он, и отец находились в приподнятом настроении, потому что обоих забраковали.

— Что сказал доктор? — допытывалась Лотта.

— Ничего особенного, — ответил Дав, — только признал меня негодным к работе в лагере.

Он лег на диван. Голова его была взлохмачена, под глазами виднелись темные круги.

Однажды я уже видела его таким, несколько лет назад. Он учился тогда в Роттердаме, и, когда отец как-то неожиданно приехал его навестить, оказалось, что уже больше недели Дав беспробудно пьянствует. Отец привез его домой. «Эта пьянка, — сказал он, — сущая погибель для здоровья».

Одна рука у брата безжизненно свисала с дивана, рубашку он расстегнул.

— Всего-то несколько капель, — простонал он.

Фотографии

Через несколько дней Дав окончательно избавился от вредных последствий коричневого лекарства. Все это время Лотта без устали сновала из кухни в спальню и обратно, утешая его всевозможными лакомствами, а мама давала ей всевозможные советы.

— Давай ему больше молока, оно очень помогает в таких случаях, — говорила она, как будто сама часто сталкивалась с подобными случаями.

— Дайте ему вылежаться, — сказал отец.

А вскоре Дав поправился и сошел вниз, в общие комнаты. Правда, еще долгое время брат выглядел очень плохо. И все-таки он вместе со всеми пошел к фотографу, чтобы заказать свой портрет.