Стеклянный мост - [5]

Писательница не раз упоминает об отчужденности, настороженности, враждебности, наконец, которую ее герои испытывают со стороны соотечественников и даже недавних добрых соседей, когда настают тяжелые времена. Но порой начинает казаться, что она принимает это отношение чуть ли не как должное, как нечто такое, против чего нет смысла восставать.

В мироощущении Марги Минко порой подспудно звучат фаталистические ноты: а стоит ли, мол, бороться с несовершенствами человека и человеческого общества в целом, можно ли победить Случай? Его Величество Случай лишает Фриду Борхстейн всех ее близких, сохранив ей одной свободу, и тот же Случай обрывает ее жизнь столь нелепым и неожиданным образом. Случай спасает от фашистского концлагеря героинь «Стеклянного моста» и «Горькой травы». Фатализм, как принято считать, обрекает человека на пассивность, но герои Марги Минко пассивны еще и потому, наверное, что жизнь, настоящая, полнокровная жизнь осталась у них в прошлом, с теми, кого больше нет, с теми, кто был, кто живет лишь в памяти живущих. «Пустой дом» (1966) — так называется единственный пока роман писательницы; в нем звучит та же ностальгия, та же поминальная по прошлому, которое больно вспоминать и невозможно забыть, тот же двойной комплекс любви и вины — чувства вины человека, пережившего своих любимых.

Произведения Марги Минко возводят хрупкий стеклянный мост памяти между деловым, но неприкаянным настоящим и полузабытым кровавым прошлым, от которого иные хотели бы отмежеваться. Но, как сказал А. Т. Твардовский, «кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу». Негромкий реквием в прозе Марги Минко, реквием жертвам войны, геноцида и нетерпимости, учит ненавидеть эти три взаимосвязанных и великих зла теперь, чтобы навсегда изжить их в будущем.

В. Ошис

Горькая трава Маленькая хроника

Поезд мчится в сознанье моем,

На гибель везет евреев.

Это память о прошлом живет,

Словно предупрежденье…

Берт Вутен

Памяти моих родителей, Дава и Лотты, Бетти и Ханса

Первые дни

Все началось с того дня, когда мой отец сказал:

— Надо разузнать, все ли вернулись.

Несколько дней нас не было дома. Весь город эвакуировался. Поспешно собрав чемодан и пару сумок, мы присоединились к толпам людей, уходивших из города в направлении бельгийской границы. Бетти и Дав были тогда в Амстердаме. «Они и не догадываются, что здесь происходит», — сказала моя мама.

Долгим и опасным был этот поход. Чемодан мы везли на велосипеде. На руль повесили туго набитые сумки. Над нашими головами проносились осколки бомб и трещали пулеметные очереди. В толпе то и дело падали убитые и раненые, вокруг них собирались близкие и друзья, а остальные продолжали идти дальше. Дойдя до самой бельгийской границы, все разбрелись на отдых по крестьянским хуторам. Через два дня мы увидели, что по дорогам двигаются оккупационные войска, и спустя несколько часов вся масса беженцев тронулась в обратный путь.

«Опасность миновала», — сказал один наш городской знакомый, и мы вместе зашагали назад, в город.

Дома все было как прежде. Посуда так и стояла на столе. Только вот стенные часы остановились. Мама тут же настежь распахнула окна. В доме напротив женщина развешивала одеяла на перилах балкона. Где-то неподалеку выбивали ковры. Точно на свете ничего не случилось.

Мы с папой вышли на улицу. Рядом, в своем палисаднике, работал наш сосед. Увидев нас, он подошел к калитке.

— Видели их? — спросил он. — Вот это сила, а?

— Нет, — отвечал отец, — я ничего пока не видел. Как раз и собирался посмотреть.

— Весь город кишит ими, — сказал сосед.

— Что ж тут особенного, — ответил отец. — Бреда — город пограничный, этого следовало ожидать.

— Интересно, — сказал сосед, — надолго ли они задержатся?

— Уверяю вас, ненадолго, — убежденно сказал отец.

— Ну а вы? — Сосед подошел ближе. — А вы? Что вы будете делать?

— Мы? — переспросил папа. — Ничего. Почему мы должны что-то делать?

Сосед пожал плечами и сорвал листик с живой изгороди.

— Послушаешь, что они там, в других странах…

— Здесь так не будет, — ответил отец.

Мы пошли дальше. В конце улицы нам встретился менеер ван Дам.

— Кого я вижу! — воскликнул он. — Мы уже возвратились?

— Как видите, — ответил отец, — все живы-здоровы и опять у себя дома. Есть новости о других знакомых?

— Конечно, — сказал менеер ван Дам, — и самые разные. Говорят, например, что сын Мейера с несколькими друзьями сумели проскочить к французской границе.

— Ох уж эта молодежь, — сказал отец, — всюду подавай им приключения. Впрочем, я их вполне понимаю.

— А ваша вторая дочь и сын разве не с вами?

— Нет, — ответил папа, — они в Амстердаме. Им там хорошо.

— Пока хорошо, — заметил менеер ван Дам.

— Нам пора, — попрощался отец.

— Что хотел сказать менеер ван Дам этим своим «пока хорошо»? — спросила я у папы, когда мы немного отошли.

— Я думаю, он слишком мрачно смотрит на вещи.

— Как и наш сосед, — сказала я.

Отец нахмурился.

— Пока рано делать выводы, надо подождать.

— Ты считаешь, — спросила я, — они могут поступить с нами так же, как с…? — Я не договорила, вспомнив ужасные рассказы, слышанные мною в последние годы. Но всегда это происходило где-то далеко, в других странах.