Стеклянный город - [11]

— Вы мне льстите.

— Поговорив с вами, мистер Остер, я убедилась, что Майкл прав: мы нашли нужного человека.

Эти слова Куин воспринял как намек на то, что пора уходить. Он засиделся. Все шло хорошо, гораздо лучше, чем он ожидал, вот только болела голова и ныло все тело — такого не было уже много лет. Еще полчаса, и он расклеится окончательно.

— Я беру сто долларов в день плюс расходы, — сказал он. — Если вы дадите мне аванс, это будет доказательством того, что я на вас работаю; тем самым мы вступим в официальные отношения сыщик — клиент, то есть в отношения строжайшей конфиденциальности.

Вирджиния Стилмен загадочно улыбнулась — словно каким-то своим тайным мыслям. А может, ее позабавила двусмысленность его последних слов. Куин так этого до конца и не понял — как и всего того, что произошло с ним в последующие дни и недели.

— Сколько бы вы хотели получить? — спросила она.

— Мне безразлично. Решайте сами.

— Пятьсот?

— Этого будет более чем достаточно.

— Хорошо. Пойду возьму чековую книжку. — Вирджиния Стилмен встала и вновь улыбнулась Куину. — Заодно принесу вам фотографию Стилмена-старшего. Мне кажется, я знаю, где она.

Куин поблагодарил и сказал, что подождет. Он проводил ее глазами и вновь поймал себя на том, что представил, как бы она выглядела без одежды. «То ли в ней и в самом деле есть что-то неотразимое, — раздумывал он, — то ли у меня опять крыша поехала…»

Но тут Вирджиния Стилмен вернулась, и он решил отложить свои размышления на потом.

— Вот чек, — сказала она. — Надеюсь, я все написала правильно.

«Да, да, — подумал Куин, разглядывая чек, — все в полном порядке». Он был собой доволен. Чек, разумеется, был выписан на Пола Остера, и Куина, таким образом, нельзя было обвинить в том, что он, не имея лицензии, выдает себя за частного детектива. Теперь все встало на свои места. Его нисколько не смущало, что денег по такому чеку он никогда получить не сможет. Ясно, что такая работа делается не за деньги. Куин спрятал чек во внутренний карман пиджака.

— Простите, более свежей фотографии не нашлось, — говорила между тем Вирджиния Стилмен. — Эта, к сожалению, двадцатилетней давности. Другой, боюсь, мне не отыскать.

Куин посмотрел на фотографию Стилмена в надежде на неожиданное озарение, на то, что какое-то шестое чувство позволит ему проникнуть в душу этого человека. Но лицо на фотографии было непроницаемым. Лицо как лицо. Еще несколько секунд он вглядывался в черты Стилмена — нет, такое лицо может быть у кого угодно.

— Дома рассмотрю повнимательнее, — сказал он, пряча фотографию в тот же карман, что и чек. — Надеюсь, что завтра на вокзале его узнаю. Не изменился же он до неузнаваемости!

— Очень хочется в это верить, — отозвалась Вирджиния Стилмен. — На вас вся надежда.

— Не беспокойтесь, — сказал Куин, — я ни разу еще никого не подвел.

Она проводила его до дверей. Несколько секунд они стояли на пороге молча, не зная, надо ли что-то добавить или пришло время попрощаться. И тут Вирджиния Стилмен ни с того ни с сего обвила руками шею Куина, поймала губами его губы и, запустив язык ему в рот, страстно его поцеловала. Куин был настолько ошарашен, что удовольствия от поцелуя не получил.

Когда наконец он снова смог дышать, миссис Стилмен отступила чуть в сторону и сказала:

— Это чтобы вы не верили Питеру на слово. Мне очень важно, чтобы вы поверили мне.

— Я вам верю. А если б и не верил, какое это имеет значение?

— Я просто хотела, чтобы вы знали, на что я способна.

— Теперь, похоже, знаю.

Она взяла его правую руку в свои и поднесла к губам.

— Спасибо, мистер Остер. Вы — находка, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Куин пообещал, что позвонит вечером следующего дня, и сам не заметил, как переступил через порог, вызвал лифт и спустился на первый этаж. Когда он вышел на улицу, был первый час ночи.

4

О случаях наподобие того, который произошел с Питером Стилменом, Куин слышал и раньше. Еще в прежней жизни, вскоре после рождения сына, он написал рецензию на книгу о дикаре из Авейрона и тогда довольно много читал на эту тему. Насколько он помнил, древнейшее упоминание о подобном эксперименте встречается в сочинениях Геродота: египетский фараон Псамтик в седьмом веке до нашей эры изолировал от мира двух младенцев и велел находившемуся при них слуге в их присутствии не раскрывать рта. Геродот (хроникер крайне ненадежный) пишет, что младенцы тем не менее говорить научились — первое произнесенное ими слово было фригийское слово «хлеб». В средние века, в надежде обнаружить «естественный человеческий язык» и с использованием тех же методов, эксперимент этот повторил император Священной Римской империи Фридрих II, однако дети умерли, так и не заговорив. Вспомнилась ему история и вовсе неправдоподобная: шотландский король Джеймс IV, живший в начале шестнадцатого века, заявил, что шотландские дети, изолированные таким же образом, начинали говорить «на очень приличном древнееврейском языке».

Однако интерес к подобным опытам проявляли отнюдь не только маньяки и пустые мечтатели. Даже человек такого здравого и скептического ума, как Монтень, уделил этому вопросу немало внимания; в одном из своих наиболее значительных эссе «Апология Реймона Себона» он писал: «Нам кажется, что ребенок, коего вырастили в полном одиночестве, вдали от любых связей с себе подобными (что было бы экспериментом весьма сложным), обзаведется в конце концов речью для выражения своих мыслей. Малоправдоподобно, чтобы Природа отказала нам в тех возможностях, каковые даровала она другим живым существам… Предстоит, однако ж, еще выяснить, на каком языке заговорит этот младенец; то же, что говорится предположительно, представляется нам далеким от истины».