Стеклянные тайны Симки Зуйка - [26]

Мама обмолвилась, что ей нравится «Василий Теркин». Нора Аркадьевна пожала плечом:

– Ну, что же…

– Вы хотите сказать, что это плохая поэма? – слегка взвинченно спросила мама. Опустила в кроватку уснувшего Андрюшку и повернулась к Норе Аркадьевне «всем фронтом».

– Отнюдь. У нее немало достоинств. Прежде всего ее, так сказать, массовость и доступность. Но… у каждого свой вкус. Я не люблю поэзию, которая пахнет кирзовыми сапогами. А кроме того, я не могу простить Твардовскому, что он предал Пастернака.

– Возможно, его вынудили обстоятельства, – осторожно сказала мама.

– Ну разумеется! От стремления приспособиться к обстоятельствам и начинаются все на свете подлости… Кстати, через месяц после своего гнусного письма Борису Леонидовичу Твардовский и компания направили почти такое же Паустовскому. В столь же хамском стиле. По поводу повести «Время больших ожиданий». Этот случай мало известен, потому что письмо не публиковалось. Правда, с Паустовским дело не выгорело, его повесть, которую выкинул «Новый мир», вскоре напечатал другой журнал…

Симка ничего не понимал в этом споре. Но он читал книжку Паустовского «Далекие годы», и она ему очень нравилась. Поэтому он ощутил к Твардовскому нечто вроде хмурого недоверия. Но мама в этот момент сказала:

– Если человек в чем-то случился неправ, не значит, что надо зачеркивать его талант. А кирзовые сапоги… вы же сами знаете, в них воевала вся страна.

– Естественно, – кивнула прической с волосяными калачами Нора Аркадьевна. – Но я не вижу здесь предмета для поэзии… Впрочем, я совершенно не склонна опровергать вашу точку зрения, но позвольте и мне, Анна Серафимовна, остаться со своей…

После этого она сухо попрощалась и ушла.

Теперь Симка был, конечно, опять на маминой стороне и сказал, когда закрылась дверь:

– Какая вредина!

– Не говори глупости, – насупленно отозвалась мама. – Каждый имеет право одних поэтов любить, а других не любить… Нора Аркадьевна замечательная женщина. Ты же ничего про нее не знаешь. В этих самых кирзовых сапогах она в войну прошагала от Москвы до Германии…

И Симка узнал тогда от мамы, что дядя Саша и Нора Аркадьевна ушли на войну в один день, в июле сорок первого года. Оба добровольцами. Брат и сестра надеялись, что им посчастливится воевать вместе. Но военное начальство распорядилось иначе и разбросало их по разным местам. Дядя Саша попал в артиллерийскую разведку, а Нора Аркадьевна сперва была зенитчицей, а потом радисткой в разных штабах и в каком-то спецбатальоне. Однажды попала в плен. Правда, очень скоро ее освободили, и она воевала дальше, получая боевые медали. Но в сорок восьмом году, когда она жила под Москвой, ее арестовали – за то, что когда-то оказалась в недолгом плену! – и выслали в Турень. Хорошо еще, что не посадили, как многих! Брат поехал за ней и стал здесь охотоведом.

Четыре года назад, когда разоблачили культ личности Сталина (который, как стало известно, ни за что сажал в тюрьмы и лагеря миллионы людей), Норе Аркадьевне сказали, что она ни в чем не виновата. Но она уезжать из Турени не стала, решила остаться поближе к северным местам, где ходил с экспедициями ее младший брат Саша.

Симка слушал маму с пониманием. Кое-что о таких делах он знал и раньше. Ведь и отец Игоря до войны пострадал из-за этого самого культа…

На Нору Аркадьевну с той поры Симка смотрел более благосклонно. В ее некрасивости ему стала чудиться даже некоторая симпатичность.

В начале прошлого года Нора Аркадьевна пришла с деловым видом и сказала, что на днях уезжает в Москву и Ленинград. Проведать друзей и повидать любимые места. Недели на две. И, если Анна Серафимовна не возражает, можно было бы взять в поездку Симу. Мальчику для его развития полезно посмотреть на столичные города и памятники культуры.

Мама сперва, конечно, возражала. Ну как же так! Лишних денег нет нисколечко, и она не может допустить, чтобы Нора Аркадьевна брала такие расходы на себя.

Та с достоинством возразила:

– Сима брат Андрюши и, значит, в какой-то степени мой племянник. По-моему, вполне естественно, если я хотя бы раз в жизни позабочусь о нем. И кроме того, Анна Серафимовна, я должна признаться, что в моем плане есть немалая доля эгоизма…

Мама глянула на нее с опаской.

Нора Аркадьевна разъяснила:

– Про Льва Толстого рассказывают, что однажды, собравшись путешествовать по Альпам, он взял в спутники мальчика. Чтобы в пути можно было о ком-то заботиться и меньше тревожиться за себя. Я беру пример с классика…

Мама хотела еще что-то возразить, но увидела умоляющие Симкины глаза и сдалась. В самом деле, когда еще выпадет сыну такая счастливая возможность? Москва, Ленинград… До сих пор он выезжал из Турени только раз – в соседний городок Ялупаевск, с братом Игорем, когда тот ездил навестить приятеля…

Поездка заняла две недели, а запомнилась, будто долгое-долгое путешествие. Из нее Симка привез свой любимый стеклянный значок.

…Именно этот значок он сжимал в кулаке утром, когда проснулся после ночной истории с тайником.

Хотя надо сказать, что ночью Симке снилось не путешествие. И не тайны, связанные с бутылкой и старинным планом города. И не вчерашние приключения с пустотелой линзой и пароходом «Тортила». Ему приснилось (уже не первый раз), что он запущен в космос в наглухо запаянном шаре-спутнике и с отчаянной тоской смотрит в крохотный иллюминатор на далекую голубую Землю. Никогда он не вернется в свою Турень, не увидит маму и Андрюшку! Даже ни единой земной травинки не увидит! Хотя бы сделать напоследок глоток настоящего свежего воздуха, который пахнет прибрежной полынью и влажным песком… Но воздух в железном шаре пахнет почему-то ацетонным клеем и становится все тяжелее, не продохнешь. Скоро конец. Вот так же, наверно, кончала свою жизнь собака Лайка.