Стеклянное проклятие - [27]

– Теперь уже не совсем, – Гумбольдт печально улыбнулся. – Пока ее мать в санатории и девушка находится под моей опекой, я несу за нее ответственность. Это касается и тебя, и всех наших домашних. И как ответственное лицо, я считаю своим долгом предотвращать любые глупости.

«Вот, значит, как, – подумал Оскар. – Теперь, официально став моим отцом, он будет диктовать мне, с кем мне любезничать, а с кем нет!». Нужна ли ему такая жесткая опека? И если таковы последствия его усыновления, то – извините, и до свиданья!

Похоже, Гумбольдт прочитал его мысли.

– Тебе, конечно, непросто с этим смириться, – мягко проговорил он. – Но я желаю вам обоим только добра. Я совершенно не представляю, как должен вести себя отец. Долгие годы я жил сам по себе, занимаясь своими исследованиями и изобретениями и не подозревая о твоем существовании. А теперь у меня появились не только сын, но и дочь. Думаю, ты понимаешь, что ситуация непростая, даже для меня, но мы не должны ее запутывать еще больше.

– Не знаю даже, что сказать, – кровь бросилась в лицо Оскару, горло перехватил спазм, и стало невероятно трудно говорить. – Думаю, Шарлотте я не очень-то и нравлюсь, – пробормотал он. – После новогодней ночи она меня просто избегает. Без конца торчит на чердаке, а если я хочу поговорить с ней, отмалчивается и уходит.

– В самом деле? – удивился Гумбольдт. – А я и не знал. Жаль, конечно, но это меняет дело. Но что ей понадобилось на чердаке?

– Даже не представляю, – с трудом выдавил Оскар. – Возможно, это связано с письмом, которое она недавно получила. Однажды я застал ее с заплаканными глазами. – У него самого на глазах стояли слезы – попытка справиться со своими чувствами ничем не кончилась. – Короче, в последнее время мы почти не говорили и не виделись с глазу на глаз, – закончил он.

Ученый снова потер подбородок.

– Весьма странно. Ну да ладно, разберемся с этим по возвращении в Берлин. – Он с облегчением перевел дух. – Значит, я могу быть спокоен, что дело не зашло слишком далеко. За вами, молодыми, не уследить, и путь от заинтересованных взглядов до страстных поцелуев и объятий часто оказывается очень коротким… – Он смущенно прочистил горло. – Я, как ты понимаешь, не специалист в подобных вопросах, но хорошо знаю, чем это может закончиться. И не смотри на меня с таким разочарованием – существуют и другие девушки. Ты хорош собой и неглуп. Тебе будет легко найти другую, – он с видом заговорщика покосился на Оскара. – А как насчет Лены? Мне кажется, ты ей нравишься. И она то и дело тебе улыбается.

– Лена… – пренебрежительно обронил Оскар. – Но ведь она еще совсем ребенок!

Черт побери, неужели отец и в самом деле считает, что он способен включать и выключать свои чувства, как какой-нибудь электрический прибор в лаборатории? Упоминание Лены прозвучало просто насмешкой. Но как бы там ни было, у него нет ни малейшего желания продолжать эту беседу.

– Это и все, что ты хотел мне сказать? – спросил юноша.

– Все, – Гумбольдт глубоко затянулся напоследок и подошел к краю палубы, чтобы выколотить пепел из трубки.

Оскар поднялся и молча поспешил на корму.

17

Йатиме наконец вступила в пределы Запретного города. Вокруг высились одни руины. Темные, покрытые пятнами лишайников глинобитные постройки, крыши которых, казалось, тянутся к золотистым песчаниковым скалам. В темных оконных проемах зияла пустота. Словно ослепшие глаза, они следили, как одинокая путница, вооруженная только палкой, в сопровождении искалеченной собаки шагает по некогда оживленным улицам.

Чем дальше она продвигалась, тем яснее понимала, что свое имя это место получило не без причины. В мертвом городе царила невероятная тишина. Везде чувствовалось дыхание смерти. Кроме шагов девочки и фырканья Джабо, не доносилось ни звука. Ни стрекотания кобылок и сверчков, ни щебета птиц, ни шелеста травы. Как будто духи жизни раз и навсегда покинули эти руины.

Она остановилась и положила ладонь на ствол граната. У каждого живого существа, будь то человек, животное или дерево, есть свой голос. Деревья говорят с деревьями, львы со львами, а догоны – с догонами. И если люди обычно слышат и понимают только людей, Йатиме понимала всех без исключения. Она всегда знала, что хочет сказать растение, едва коснувшись его пальцами.

И теперь ей тоже это удалось. Дерево было старым, кора толстой и потрескавшейся, но она услышала, как оно беззвучно предостерегло ее. «Уходи отсюда, – говорило гранатовое дерево. – Возвращайся. Это место не для таких, как ты. Возвращайся и больше никогда не приходи сюда».

Йатиме вздрогнула. Слова были произнесены намного громче, чем обычный шепот деревьев. Это был почти крик. Прищурив глаза, она взглянула на солнце и обнаружила, что оно словно затянуто сумрачным покрывалом. Джабо взволнованно повизгивал.

– Не бойся, – шепнула Йатиме. – Дерево тревожится, но теперь все снова в порядке. Идем дальше, – успокаивая, она погладила своего верного спутника, но в ее голосе уже не было прежней уверенности.

Покрепче сжав палку, девочка двинулась дальше.

Спустя короткое время она уже стояла посреди площади. Руины зданий расступились, и перед ней открылось почти уцелевшее строение, которое могло быть только храмом или святилищем.