Ставка на совесть - [47]

«Семейный» пляж был выше солдатской купальни, на пологой, покрытой мелким песком излучине прибрежья. Владимир направился туда и вдруг среди загорающих увидел Марину. Она лежала на байковом одеяле, опершись на локоть и спрятав глаза под темными очками, — лениво-спокойная, вся отдавшаяся наслаждению воздухом и солнцем. Рядом сидел ее муж.

У Владимира заколотилось в груди. Он подплыл к солдатской купальне, вышел на берег, оделся и пошел на «семейный» пляж. «В конце концов, что здесь такого: мы просто старые знакомые», — ободрил себя Владимир.

Пляж был невелик, появиться на нем незамеченным было трудно, и Владимир, не обнаружив своего семейства, подошел к Торгонский. Чтобы не выдать волнения, он чересчур спокойно, даже суховато поздоровался.

Марина быстро приподнялась и сказала мужу:

— Стась, знакомься. Это Владимир Александрович Хабаров. Мы с ним встретились в госпитале. Помнишь, я тебе говорила?

— Да мы знакомы. Однополчане, так сказать, — добродушно, веселым голосом сказал Торгонский, протянул Хабарову руку и добавил: — Милости просим, располагайтесь рядом с нами.

— Почему вы один? — поинтересовалась Марина.

— Сам не знаю. Жена обещала прийти, но после концерта решила, видимо, заняться домашними делами.

— Вы были на концерте? Ну и как? — с любопытством спросила Марина.

За Владимира ответил Торгонский:

— Художественная самодеятельность. Но даже не в этом дело. Концерты — это для осени и зимы. А в такое благодатное время года нужно по возможности больше пользоваться благами природы и закалять организм. «Закаляйся, как сталь», — дурашливо пропел Торгонский и несколько раз развел и согнул свои пухлые руки.

Все трое засмеялись.

— Как сегодня вода? — спросила Марина.

— Чудесная! — похвалил Владимир. — Вы еще не купались?

— Моряк из меня никудышный, — улыбаясь, признался Торгонский. — А вообще, не мешало бы окунуться. — Он притронулся к своему покрасневшему на солнце темени и тут же, повернувшись к жене, с нежной озабоченностью сказал: — Мариша, накрой голову косынкой — жара африканская. А где Гена? Перегреется, чего доброго…

Торгонский приподнялся, огляделся вокруг и, отыскав сына — он с мальчишками возводил из мокрого песка крепостные стены, — успокоенно принял прежнюю позу.

Наступила небольшая пауза. Владимир предложил всем искупаться.

— Принято единогласно, — поддержал Торгонский.

Владимир отошел в сторону и разделся.

Мужчины одновременно подали Марине руку, и она приняла помощь обоих.

— Благодарю вас, — сказала Марина кокетливо и встретилась взглядом с Владимиром. Он повернулся и первым пошел к воде. Торгонский последовал за ним. Марина второй раз видела Владимира обнаженным. Первый — давным-давно, еще курсанткой. В какой-то праздничный день на городском стадионе проходили спортивные соревнования. Владимир участвовал в эстафете. Тонкий и жилистый, как многие неважно питавшиеся юноши, в стандартных широких трусах, он стоял на беговой дорожке, нетерпеливо пританцовывая и поглядывая на трибуну, где сидела Марина с подругами. Потом весь напрягся, изогнулся и, выхватив из рук напарника эстафетную палочку, побежал. Марина следила за ним, затаив дыхание. Она боялась, как бы он не споткнулся и не упал: ей почему-то казалось, что это непременно случится. Но все обошлось хорошо, Владимир передал эстафету в числе первых, и Марина радостно аплодировала ему…

Купались они близ берега. Торгонский черпал пригоршнями воду и брызгал себе на плечи и грудь. От удовольствия он фыркал, как мальчишка. Иногда, вобрав в себя воздух, зажимал пальцами уши и ноздри, зажмуривался и погружался в воду. А к Владимиру вернулось утерянное, пока он плавал один, ощущение полноты жизни. Потому что стоял солнечный воскресный день, лениво текла прохладная река и рядом была Марина.

2

Шефы покидали лагерь в полдень, разморенные зноем, отчаянной игрой в волейбол и танцами на пыльной площадке. Тех нескольких часов, которые они провели здесь, оказалось вполне достаточно для знакомства, и теперь девчата и хлопцы шли вперемежку с солдатами. Яков Бригинец сопровождал двух участниц самодеятельности — Надю и Катю. Они пели частушки. Надя была невысокая, Якову по плечо, плотная, с русыми, уложенными венком волосами; Катя, наоборот, — чернявая и тонкая, стриженая и завитая. Эта внешняя несхожесть девушек как нельзя лучше подходила под куплеты, которые они пели, и дарила им на сцене неизменный успех. Может, потому и дружили они?

Когда Яков смотрел на выступавших подружек, его вдруг охватило желание сжать круглые Надины плечи, притянуть к себе. Он словно ощутил жар ее упругого тела. Взволнованный, Яков отвернулся. Раньше он довольно спокойно смотрел на женщин, а тут первый раз увидел девушку, да еще на сцене, и вдруг такое…

Когда подружки покинули эстраду, Яков подошел к ним и сказал:

— Чудесно, девушки. Как настоящие артистки.

Катя только бровью повела: сами, мол, знаем. Наде же похвала польстила:

— Правду говорите?

— Если бы я один… Слышите: овация!

Девушка радостно просияла и, желая на добро ответить тем же, сказала Якову:

— Вы тоже хорошо читали стихи…

Знакомство состоялось. После концерта Яков уже не отходил от Нади, а Катя не оставляла Надю одну. Так и были они все время втроем и, когда гости собрались в обратный путь, втроем же направились к выходу — девушки домой, Яков — проводить их до КПП.