Ставка на слабость - [4]

— Чего там? — спросила я. — Еще один покойник?

— Деньги, — тихо ответила Люська.

Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.

— Десять по пять, — уже торопливо начала Люська. — Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят миллионов… убиться дверью!..

Мы посмотрели друг на друга.

— Свет выключи, — тихо сказала Люська. — Не ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.

Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.

— Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.

— Как пошли? — ужаснулась Люська. — Ты чего, хочешь деньги бросить?

— Что значит «бросить»? Они чужие.

— Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то нервов.

— Покойника обворовываешь?

— Да заткнись ты… за такие деньги…

— Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку оторвут.

— А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам деньги посылает.

— Ага, — хмыкнула я. — И неприятности в придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят миллионов в «дипломате» не возит.

— Тем более, — обрадовалась Люська. — Значит, и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и вся недолга.

Последнее Люськино замечание показалось мне весьма здравым.

— Пошли, — согласилась я.

— Давай в сумке посмотрим, — заговорщически предложила Люська и потянулась к «молнии». В сумке лежали четыре пачки двадцатидолларовыми купюрами.

— Денег чертова прорва. Восемь тысяч баксов. Прям беда. Теперь главное смыться, — бубнила Люська. У меня схватило зубы.

— Доллары сунь в карман, — зашипела я. — «Дипломат» в руки, и за мной.

На дорогу мы выходить не стали, пошли в глубь леса.

— Ты что задумала? — спросила Люська.

— Если уж мы с этими деньгами связались, заткнись и делай, что скажу.

Отойдя от машины с километр, я достала из сумки два пакета и переложила в них деньги, «дипломат» спрятала под корягу, конечно, если будут искать, все равно найдут, но так спокойнее.

— Пошли, — сказала я Люське, и мы зашагали лесом параллельно дороге. Было это страшно неудобно и тяжело.

— А чего мы назад идем, а не в город? — волновалась Люська.

— Если кто чего спрашивать будет, так эти козлы выкинули нас за Глебовским. Туда мы и притопали. А здесь нас не было, ясно?

— Ясно.

Два километра мы преодолели за час. В Глебовском лаяли собаки и царила темнота. Мы встали на остановке, дружно молясь и вглядываясь в пустынную дорогу, перспектива стоять до утра не прельщала. Проситься на постой смысла не имело, все равно не пустят.

Примерно минут через двадцать сверкнули фары, и мимо нас проехала машина, водитель притормозил и сдал назад, задняя дверь открылась, и мы, стуча зубами, полезли в тепло. В машине было трое молодых ребят, вполне симпатичных, а главное — трезвых.

— До города довезете? — проблеяла Люська.

— Довезем. Вы чего ночью путешествуете?

— Да мы давно в пути, — не давая Люське открыть рта, ответила я. — Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли пешком почти от Семеновской.

— Не слабо, — удивился парень. — Километров восемь. Что ж у вас женихи-то такие?

— Не повезло.

Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с водителем, сказал:

— Притормози, Витя, чего это там?

Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.

— Чего там?

— Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова разбита.

— Жив?

— Не знаю, — поежился парень. — Пошли вместе.

Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и проделала все то, что и два часа назад: по вернула парню голову, нащупала артерию и сказала:

— Он мертв.

— А ты в этом понимаешь?

— Я хирург из БСП.

— Ясно. Поехали, сообщим на посту.

Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным: находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.

— Ты что купишь? — спросила Люська, разглядывая потолок.

— Заткнись, — огрызнулась я.

— Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.

Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:

— Едем.

— Куда это? — встрепенулась она.

— Деньгам здесь не место.

— Не в банк же их.

— Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.

— И мое чует, — поддакнула Люська. — Где зароем?

— На даче, где ж еще?

— Сейчас поедем?

— Сейчас.

Через двадцать минут мы двигали к гаражу, где стоял мой «жигуленок», точнее, принадлежал он родителям, но ездила на нем я. Папа восемь месяцев в году исправно лежал под машиной, что позволяло мне оставшиеся четыре без проблем ею пользоваться. Машине было восемнадцать лет, но выглядела она благодаря папе вполне прилично. Еще через двадцать минут я тормозила возле рынка.