Ставка на проигрыш - [35]

Я вяло дошел до ближайшей пивной и купил виски, потом попробовал позвонить еще раз по телефону, установленному в маленьком холле. Ни ответа. Ни Гейл.

Я пошел домой.

Сью Дэвис читала Элизабет мою статью в «Блейз».

— Не в бровь, а в глаз, — радостно прокомментировала она. — Должна сказать тебе, Тай, не ожидала, что ты способен подложить такую бомбу!

— А почему бы нет? — весело спросила Элизабет с плохо замаскированным беспокойством. Ей ужасно не хотелось, чтобы меня принимали за слабохарактерного человека только потому, что я отдаю ей все свободное от работы время. Она никогда никому не рассказывала, как много я делаю для нее, постоянно притворяясь, что миссис Вудворд полностью взяла все заботы в свои руки. По-видимому, она считала, что это может показаться кому-то недостойным мужчины. На людях я должен выглядеть лихим, никогда не притрагивающимся к грязной посуде парнем. И так как я всегда хотел угодить ей, то исправно играл эту роль, пока мы с ней не оставались наедине.

— Да нет, он в порядке, — запротестовала Сью и внимательно посмотрела на меня. — Все нормально.

— И вообще, что ты хотела этим сказать? — Элизабет по-прежнему улыбалась, ожидая ответа.

— О... да только то, что наш Тай такой тихий, спокойный, а этому... — показала она на газету, — палец в рот не клади. — Склонив голову набок, она оценивающе посмотрела на меня, потом повернулась к Элизабет и, движимая лучшими намерениями, сказала: — Этот такой мягкий, а тот твердый как камень.

— И ничуть не мягкий, — уловив в смехе Элизабет оттенок огорчения, возразил я. — Когда тебя здесь нет, я швыряю ее по комнате, а каждую пятницу ставлю фонарь под глазом. — Элизабет успокоилась, ей понравился мой ответ. — Оставайся, выпей с нами, — предложил я Сью, — раз уж я бегал за виски.

Но Сью отправилась домой допекать свой йоркширский пудинг, а я, не желая обсуждать произошедший разговор, поспешил на кухню готовить омлет. Элизабет очень любила омлеты и с помощью нового электроблока успешно расправлялась с ними сама. Я немного помог ей, когда ее рука устала. Потом сварил кофе и закрепил кружку в держалке.

— А ты и вправду знаешь, где спрятана лошадь? — спросила она.

— Тиддли Пом? Да, конечно.

— Где же?

— Страшная тайна, покрытая мраком. Никому не могу сказать, даже тебе.

— Ну скажи, Тай, миленький, пожалуйста! — настаивала она. — Ты же знаешь, я не проболтаюсь.

— Ладно, скажу в следующее воскресенье.

Она сморщила нос.

— Спасибо и на этом. — Насос поднимал и опускал ее грудь, нагоняя воздух в легкие. — Надеюсь, никто не попытается... заставить тебя... проговориться? Рассказать, где находится лошадь? — Снова тревога, снова беспокойство. Она не могла быть иной. Она постоянно ходила по краю пропасти в ожидании чего-то, что может окончательно погубить ее.

— Конечно, нет, дорогая. Как им это удастся?

— Не знаю, — сказала она, но глаза ее были полны страха.

— Не волнуйся, — с улыбкой произнес я. — Если мне станут угрожать чем-нибудь действительно ужасным, я быстренько скажу, где эта лошадь. Ни один самый лучший на свете скакун того не стоит. Вспомни Дэмбли. Никто не станет жертвовать собой или благополучием близких ради участия лошади в скачках.

Элизабет уловила в моем тоне искренность и успокоилась. Мы включили телевизор и стали смотреть какой-то чудовищно старый фильм, нагнавший на меня смертельную тоску. Три часа. Я был бы уже на пути домой, если б поехал в Вирджиния-Уотерс. И еще пятница... Редкий, неожиданный подарок. Однако плохо, что аппетит, как кто-то сказал, приходит во время еды. Следующее воскресенье казалось невероятно далеким, словно я смотрел на него в телескоп с другого конца.

Выпивка, ужин, уход за Элизабет, постель. Никто не зашел, никто не звонил. Пару раз, когда я лежал в кресле, мне пришло в голову, что вызов, брошенный жуликам в статье, должно быть, расшевелил где-то огромное осиное гнездо.

Гудите, гудите, хлопотливые маленькие осы. Летайте вокруг «Блейз». Только не жальте меня.

* * *

Понедельник я провел в хлопотах по дому. Мыл фургон, писал письма, ходил покупать себе носки, не приближался к поездам, идущим на скачки в Лестер.

Два раза звонил Дерри и сообщил: (а) Тиддли Пом процветает, и (б) ребятишки Ронси прислали ему пачку мятной жвачки.

— Ты здорово заработал, — сказал я.

— Да вообще-то они неплохие ребята...

— Представляю, с каким удовольствием ты поедешь их забирать!

Он прищелкнул языком и повесил трубку. Во вторник утром я пошел на работу. Был один из тех темноватых ноябрьских деньков, когда воздух насыщен влагой с кисловатым привкусом надвигающегося тумана. В одиннадцать утра еще ярко горели фонари. По Флит-стрит спешили люди, злобно присматриваясь друг к другу, словно вычисляя, кто сегодня сломает себе шею где-нибудь на повороте или лестничной ступеньке, а один человек покупал специальные спички для слепых.

Настроение у Люка-Джона и Дерри было под стать погоде.

— Что случилось? — скромно спросил я.

— Ничего не случилось, — ответил Дерри.

— Так в чем же дело?

— Где реакция? — сердито проворчал Люк-Джон. — Ни письма. Ни звонка. Впрочем, может, парни Бостона звонили тебе и угрожали?