Статья закона - [4]

Она начала беззвучно плакать, и запал мой иссяк — как я мог продолжать? Вместо этого я решил поговорить с самим Ральфом Мейсоном. Я навел справки в ближайшем торговом городке и без большого удивления обнаружил, что репутация у жениха наидурнейшая. Он любил приложиться к бутылке, имел буйный нрав, отличался неразборчивостью в средствах. Приятели говорили, что он хороший спортсмен, это, по всей видимости, означало, что он не пропускает ни единых бегов и играет на них отнюдь не по средствам. Эдакий провинциальный Дон Жуан — до меня пошли слухи о его подвигах: смазливая внешность и развязные манеры позволяли ему легко покорять женские сердца. Даже не представляете, как я встревожился, узнав, к какому человеку у мисс Добернун пробудились столь пылкие чувства. Но сама его порочность позволяла надеяться, что он примет некоторые созревшие у меня предложения. Я послал телеграмму Роберту Добернуну, отставному офицеру, жившему на свой пенсион с большой семьей, двоюродному брату усопшего эсквайра и единственному родственнику и законному наследнику Кейт; получив от него ответ, я пригласил к себе Ральфа Мейсона.

«Хочу поговорить с вами, как с деловым человеком, — начал я. — Когда мисс Добернун сообщила мне, что собирается за вас замуж, я без ее ведома навел справки. Признаюсь, я узнал о вас много интересного».

Он открыл было рот, но я остановил его и попросил спокойно выслушать до конца. Опыт научил меня, что со всякого рода мерзавцами нужно говорить напрямую. Откровенный цинизм в разговоре позволяет им почувствовать себя в своей тарелке, мне же удается сберечь и время, и красноречие.

«Вы знаете не хуже меня, что мисс Добернун умирает, так что не стоит меня убеждать, что вы в нее влюблены. Я не допускаю и мысли о том, что вы всерьез думаете связать с ней жизнь, и я уполномочен предложить вам доход в две тысячи в год, если вы отложите свадьбу на неопределенный срок».

Он взглянул на меня, погладил свои шикарные усы и одарил коварной улыбкой.

«Вы адвокат, мистер Эддишо?» — спросил он.

«Да».

«Надо полагать, человек деловой?»

Я хотел назвать его наглецом и выскочкой, но сдержался.

«Даже если предположить, что ваши слова — правда и я не люблю Кейт Добернун и хочу жениться на ней, зная, что ей не протянуть и полгода, после чего я стану богачом, — неужели вы думаете, что я такой дурак, чтобы принять ваше предложение?»

«Не вижу в этом ничего невозможного, если учесть, что тут вы получаете деньги с гарантией. В противном же случае ваша судьба будет зависеть от завещания супруги, а она ведь может его изменить».

«Этого я не боюсь».

«Я также полагал, что вы поведете себя более или менее по-джентльменски. Ее доктор сказал, что замужество убьет ее почти мгновенно. Ваше поведение не кажется вам жестоким?»

«Я тоже деловой человек, мистер Эддишо», — ответил он.

Он разом оборвал разговор, и я понял, что принес больше вреда, чем пользы, — вскоре выяснилось, что мисс Добернун известно содержание нашего разговора. Не знаю, как именно Ральф Мейсон изложил его суть, но скорее всего представил меня в самых черных красках, а себя изобразил героем, наделенным всеми добродетелями. После смерти отца и похорон мисс Добернун два или три дня хворала и вообще не выходила из комнаты, и навещать себя позволяла только Ральфу Мейсону. Мне она послала записку.

«Одно дело, — написала она, — когда вы высказали свою точку зрения мне, я не возражала, но меня возмутила и глубоко расстроила ваша попытка отвратить от меня Ральфа. Такое вмешательство просто непозволительно. Я обращаюсь к вам уже не как к другу, а только как к поверенному и прошу немедленно подготовить мне для подписи завещание, по которому вся моя собственность после смерти переходит к Ральфу Мейсону».

Могу признаться, что я человек не самого легкого нрава, и ответил я ей довольно резко: пусть такое завещание готовит другой адвокат, а я не желаю иметь с этой историей ничего общего. В тот же вечер, не попрощавшись, я уехал в Лондон.

Через три дня я узнал от доктора Хобли, что они отбыли, хотя состояние Кейт таково, что ни о каких путешествиях не могло быть и речи. Они зарегистрировали брак в Марилебоне, на другой день пересекли Ла-Манш и отправились в Италию.

У меня оказалось много работы в связи с завещанием Роджера Добернуна. Он оставил довольно большое наследство двоюродному брату Роберту, какие-то суммы слугам и иждивенцам, так что своим состоянием он распорядился почти полностью. Акции и ценные бумаги нужно было продать, и мне пришлось вступить в переписку с миссис Мейсон, но ее ответы всегда были краткими и касались исключительно обсуждаемых дел, так что я не мог определить, больна ли она, здорова, счастлива или страдает. Я от всей души надеялся, что эти последние месяцы ее жизни протекают гладко, что муж с ней нежен или по крайней мере умело скрывает, что с нетерпением ждет ее смерти. Бедняжка, она, судя по всему, до конца сохранила иллюзию, давшую ей единственную радость за всю жизнь. Я уже не сердился на нее, а просто жалел, очень жалел.

Как-то весной секретарь доложил, что со мной желает поговорить мистер Мейсон. Я сразу понял: несчастная женщина скончалась. Он вошел. Если в деревне он щеголял в сюртуке и цилиндре, то теперь на нем были кричащий костюм в клеточку и котелок. О трауре свидетельствовал лишь черный галстук. Я ненавидел этого расфуфыренного афериста больше, чем прежде. Мне были ненавистны его молодцеватая военная выправка, ужимки приказчика, запах духов от его носового платка. В манерах его сквозила надменность, и я понял, что за все мои слова по его адресу мне придется расплачиваться: ведь теперь он эсквайр, а я так и остался скромным поверенным. Я знал, что вести дела дома Добернунов мне уже не придется, но, клянусь, никакого сожаления не испытывал. Иметь дело с человеком такого пошиба я не желал.