Статский советник Евграф Тулин - [90]

Компания остановилась и Ольга вновь перевела все три письма.

– Да, я тоже поддерживаю вас, Евграф Михайлович. На мой взгляд это обычная любовная переписка. Генерал действительно слишком подозрителен, ему всюду мерещится заговор.

Подошли к ресторации. Даже на улице было слышно, как пели цыгане. Ровно в двадцать один час вошли в Хиву. Публики было много. Заливисто пел и плясал цыганский хор. Женщины были в хороших дорогих пёстрых юбках с оборками. В ярких кофтах с широкими рукавами. С монистами и огромными шалями на плечах, расшитых восточными узорами и с бахромой. Они выглядели как сказочные существа из неизвестного общества. Мужчины блистали в казакинах и полукафтанах, расшитых золотыми галунами. Всё это необычайно яркое сообщество крутилось, вертелось, прыгало, пело и плакало одновременно. Одним словом, поражало взгляд и душу, заставляло сердце весело трепетать. Если у человека не было настроения, то оно сразу появлялось от цыганской песни. Вся компания невольно залюбовалась этим хором. Петр даже начал притоптывать одной ногой, за что получил сердитый взгляд сестры. Граф де Тулуз-Лотрек сидел за тем же столиком. Он сразу заметил знакомую компанию, жестом пригласил к себе за столик. Они подошли. Граф был очень весел, даже возбужден.

– Olga Vladimirovna, messieurs, comme vous le voyez![7] Как видите, у нас очень весело. Ольга Владимировна, сударыня, вы выглядите божественно и не подряжаемо, впрочем, не только сегодня, но и всегда. Пётр я завидую вам, не нужно ни каких денег, при такой жене. Ваша супруга – бриллиант! – заявил граф, вставая из-за стола, на смеси русского и французского языка.

– Спасибо граф! Моя супруга действительно бриллиант! Но принадлежит сей бриллиант, только мне!» – с сарказмом, ответил Пётр.

– Граф, вы сама любезность, французские мужчины умеют говорить любезности и польстить даме. Пьер, прекрати капризничать, граф не хотел тебя обидеть. Ведь правда, граф? – разрядила обстановку Ольга.

– C’est vrai, je demande mille excuses.[8] Пьер простите меня. Если я, что-то сказал не так, как принято у вас в России! – поправился де Лотрек, видя недовольство Брежнёва.

– Я предлагаю присесть за столик, любезно предложенный графом и перейти на язык той страны на территории которой мы находимся. Насладиться пением этого прекрасного табора, а затем перейти к ужину и делам, – предложил сыщик, разряжая надуманную Петром сцену ревности. Которая, впрочем, ему понравилась. Сыщик был тоже против «павлиньих» перьев де Тулуз-Лотрека.

– Спасибо вам, Евграф Михайлович, а то бы эти два петуха заморили меня и вас голодом. Давайте выбирать блюда и вино. Прошу, начните обсуждать наши вопросы! – мило сказала Ольга, взяв в руки меню.

– Да, давайте о делах. Я, господа, получил согласие нашего Болгарского правительства на ту миссию, которую мы с вами обсуждали в прошлый раз. Болгарское правительство готово обратиться к дому Романовых с просьбой помочь с производством и продажей оружия для Болгарии, в количестве двадцати пяти тысяч ружей. Обращение поступит в течении этой недели. Думаю, что при нашей дружбе с Россией, отказа ожидать не приходится.

– Просто отлично, ваша светлость! Но есть особенность. За сколько времени завод сможет произвести столько ружей и как ввести в дело господина Второва? – уточнил Тулин.

– Завод сможет выпустить эти ружья партиями по тысячи штук в месяц, – добавил с важным видом Петр.

– Что касается господина Второва, я не вижу проблем. Он прибывает в Болгарию, обсуждает финансовые вопросы напрямую с представителями правительства. В дальнейшем, оставляет инструкции и ждёт свой товар в Монголии. Ваша императрица Цыси будет довольна, – внимательно выслушав Евграфа и Петра, сказал граф де Тулуз-Лотрек.

– Отлично, я завтра же телеграфирую Александру Фёдоровичу Второву. Думаю, согласится. Он доверяет мне полностью. Кроме того, я завтра же сообщу министру, который меня направил, чтобы он воздействовал на начальника завода, – ответил Тулин.

– Господа, если вы закончили, то я предлагаю насладиться песнями и танцами цыган. В них столько самобытности и внутренней народной красоты, – жеманно заявила Ольга.

Цыгане, как будто ждали её слов. Как только взоры компании повернулись к ним, хор начал петь ещё с большей удалью. Одна из цыганок, самая старшая, подошла к столику. Остальные, как будто бы, и не и заметили её ухода. Всё пели и плясали, покоряя и заводя присутствующий народ.

– Налачэ мануша пхэндлэ, со рома джювалэ: лачэ мануша пхэндлэ со амэ соловьи. Плохие люди сказали, что цыгане вшивые, хорошие люди сказали, что мы соловьи. Э чиб бикокалэнгири, тэ кокалы пхагирла. Язык без костей, а кости переламывает, хочу погадать вам барин, – сказала она, обращаясь к графу де Тулуз-Лотреку, мешая русский и цыганский язык. Вначале говоря фразы на цыганском, а затем повторяя их сразу и на русском.

– Пожалуйте, милая! – ответил подвыпивший граф.

Цыганка взяла руку француза, развернула ладонью к себе и начала говорить: «Я хоть и не шувани, но гадать умею хорошо и правильно. Жить, барин, будете долго, но вдали от родины, в чужеземных странах. Увидите многие перемены и умрёте от вина От ваших излишеств, в далекой восточной стране. Жизнь ваша будет яркой и красивой. Многие женщины будут сходить от вас с ума. Помочь своему старшему другу не сможете, да и не нуждается он в помощи и дружбе. Не интересны уже другу своему, другой жизнью он живёт».