Статьи разных лет - [4]

Любопытно, что стремление вывести новую породу людей путем бесконечного скрещивания всех народов в СССР совпадало с кампанией по выведению «просто американца», проводимой в США в тридцатые и последующие годы. И так же, как и в СССР, вся эта идеологическая шумиха кончилась полным фиаско. Не получилось ни «просто советского» человека, ни «просто американца». Диалектика алхимиков, согласно которой один вид или род легко можно превратить в другой, оказалась несостоятельной. Творец создает вид, род и племя и дает им механизм внутренней защиты, поддержания постоянства в изменяющихся внешних условиях. И потому, хотя на периферии русского генотипа и существуют различные вариации, сам он, генотип, остается все тем же.

Вот лишь некоторые аспекты русского национального вопроса, грозящего превратиться в молчаливое недоумение при низком уровне национального самосознания и неумении отстаивать свои права.

От Редакции

Статья В. Острецова, опубликованная впервые в 1994 году в малотиражной санкт-петербургской газете «Соборная монархия» (№ 4–5) и воспроизводимая здесь с любезного разрешения Автора, не только не утратила актуальности, но в каком-то смысле стала еще более злободневной. В свете последних «дискуссий», участники которых как бы уже и вовсе отказались от самого слова русский, едва ли не исчезнувшего полностью из словаря «русскоязычных» обитателей СНГ.

На страницах «Вече» уже поднимался вопрос о «русском» и «российском», и эта тема, по нашему разумению, должна была бы стать центральной сегодня — по крайней мере, в нашем отечестве и для тех, кто борется за выживание русской нации. К сожалению, практически все живущие в РФ русские писатели — казалось бы, кровно заинтересованные в этой далеко не только терминологической проблеме — безболезненно «проглотили» навязанную им ЗАМЕНУ понятия и слова русский — на совершенно чуждый нашему национальному самосознанию термин «россиянин». Никак не протестовал (обычно такой чувствительный в подобных вопросах) возвращавшийся на родину А. Солженицын — когда газета «Известия» приветствовала его, как «великого российского писателя». Между тем, еще совсем недавно вопросом «интеллектуальной порядочности» считалось числить в Пантеоне русской литературы и культуры О. Мандельштама или Б. Пастернака… Впрочем, не исключено, что русскими писателями и впредь будут именоваться названные классики (с добавлением, возможно, американца И.Бродского — в первый период его жизни и творчества), — тогда как при разговорах о современной словесности речь пойдет исключительно о писателях российских, будь то А. Солженицын или В.Войнович, В.Распутин или Г. Владимов, В. Белов или Ф. Горенштейн.

И говорить так приходится не только о писателях, но и о культуре в целом (или о том, что таковой ныне почитается). В.Острецов, кажется, поспешил заявить категорически, будто бы «российской культуры» существовать не может: оказывается, очень даже может, «цветет и пахнет», по его же выражению!

Еще в 1991 году, при начинавшемся в «новой России» трогательном внимании к «живущим в зарубежье» «соотечественникам», те же «Известия» (19.11) поместили интервью с четырьмя из них, к которым «Отечество долго было немилостиво»: Эдуардом Кузнецовым, Эдуардом Лозанским /?/, Вл. Максимовым и Эрнстом Неизвестным. Вот этот последний соотечественник и предложил решительно: «Давайте оставим слова „русский человек“. Скажем — „российский человек“. Я хорошо знаю Брайтон-бич. Более русских людей, чем тамошние евреи, вы и в нечерноземных деревнях не встречали…» И ещё сказал прославленный скульптор: «Я всегда очень любил смотреть старые фотографии. На них, в тогдашней жизни, был тип российского человека. Я именно подчеркиваю, не русского — российского…». Так говорил мастер, ваявший скульптурные изображения даже не «российского человека», а человека вообще, «всечеловека», как сказал бы Достоевский…

Примерно в то же время известный филолог, акад. О.Н. Трубачев в интервью, посвященном готовившейся тогда «Русской Энциклопедии» (Русской, не российской, — как специально подчеркивалось), уточнял, так сказать, филологически: «Слово „российский“ имеет преимущественно административно-территориальное и в меньше степени этническое, этнокультурное значение и употребление». Акад. Трубачев говорил — в самом начале 90-х годов: «Наблюдения показывают, что, стоило советскому феномену высвободиться из-под атрибутики „советский, советская, советское“, как именно на это время пришелся любопытнейший и вряд ли стихийный всплеск атрибутики „российской“. Возникает подозрение, что как тогда „советское“, так теперь „российское“ отлично используется для растворения в них русского…» И горько замечал: «Невеселые размышления приходят, когда видишь не одну только порчу языкового вкуса, но и дезориентацию национального самосознания: когда уже и сам русский себя готов назвать „россиянином“» («Домострой», 27.10.1992; раздел «Вече»).

Вопрос национальности — «вопрос непростой», по определению современного российского журналиста. Он сетует осенью 1997 года: «Слегка уже, право, досадно, что и сегодня приходится разъяснять, как некую новость, вещи, совершенно ясные в старой России /?!/ и современных демократических странах.