Статьи разных лет - [22]

Государь ясно видел будущие пожары и гибель России, ясно понимал, что ждёт русский народ, отрёкшийся от своего Вождя и исторических заветов. Что может быть более трагично? И может ли не быть трагичной судьба народа, терпящего глумливые поношения своего Государя? Народ поверил, что всевозможные Ленины и Троцкие озабочены судьбой русского крестьянина и русского рабочего больше, чем его прирождённые, от Бога поставленные священники, его дворяне, его Государи… Троцкий (Бронштейн) — друг, а Николай II — враг. Ну можно ли было пасть так низко? Так отупеть и озлобиться… Как гласит 105-й псалом, «И разгневася яростию Господь на люди Своя, и омерзи достояние Своё, и предаде я в руки врагов, и обладаша ими ненавидящие их…»

Разговоры о слабости Царя и о том, что Самодержавие прогнило, говорят лишь о глубоком непонимании природы Самодержавия. Если, к примеру, человек отказался жить по правде и стал лгуном и аферистом, то значит ли это, что правда прогнила? Не вернее ли будет сказать, что этот человек прогнил. Если миллионы людей отказываются от высоких идеалов, то значит ли это, что эти идеалы прогнили? Любовь к правде и исповедывание всем народом высоких заветов, открытых Богом в святых догматах Церкви, вызвала к жизни и соответствующую форму власти. Отказ от жизни по правде, от горних идеалов неизбежно, само по себе, лишает эту форму Верховной власти её смысла. Самодержавие, крепкое любовью народа, как и любовь не терпит насилия. Ведь оно было призвано осуществлять три завета: во-первых, хранить народную жизнь неповреждённой в её православном исповедании, охраняя силой государственной власти от воров и прочих преступников, еретиков и соблазнителей: во-вторых, охранять Церковь и, в-третьих, выражать интересы государственности русского народа.

Но вот наступает постепенно власть нового идеала, лишённого всякого идеального содержания, власть абстрактного «большинства». Теперь-то каждому должно быть понятно, что в реальности править будет не большинство, а меньшинство от имени большинства. Но, в сущности, это ничего не меняет, так как господствует идеал, согласно которому большинство имеет власть над меньшинством, и при том власть должна определяться не нравственно-религиозным началом, а голой силой большинства. «Народ правит!» Эта форма власти силы, воспеваемая открыто, более. чем что-либо другое, говорит о глубокой степени деградации общества. Править должна не сила, а правда.

Власть Царя, ещё раз повторю, была сильна доверием народа и им же и была создана. Политический охранительный аппарат до самого семнадцатого года был до смешного мал, а политический сыск архаичен. Достаточно сказать, что весь штат знаменитого III отделения в середине XIX века был представлен 40 штатными чиновниками и несколькими нештатными сотрудниками, а весь корпус жандармов от генералов до рядовых на всю Империю составлял менее пяти тысяч (?) человек. Перед семнадцатым годом число агентов охранного отделения в Москве, долженствующих следить за социал-демократами, составляло восемнадцать человек! И это в разгар массовых выступлений рабочих, развращённых гнусной пропагандой врагов России! Полиция и в роковой час семнадцатого была вооружена немногим лучше, чем во времена Московской Руси: револьвер и шашка. Перед революцией, с 1912 по 1914 год, была вообще ликвидирована политическая агентура в Армии, Флоте и в учебных заведениях, так как сочли, что иметь её в этой среде просто аморально. Государя Императора чаще всего считали человеком слабым, поскольку он не вешал своих противников, не расстреливал их массами за их зверские преступления, позволял своим политическим противникам спокойно жить в своё удовольствие и даже выступать с обвинительными речами в Государственной Думе, речами явно клеветнического характера.

После кровавого бунта и погрома 1905–1907 гг., когда банды революционных уголовников по всей стране, пользуясь поддержкой либеральных чиновников правительственных сфер, подняли обманом, подкупом и насилием массы народа на пожары и грабежи, нанёсшие ущерб в три миллиарда рублей народной казне (весь годовой бюджет России составлял в это время 2,3 млрд. рублей), судили не революционеров по преимуществу, а тех, кто усмирял бандитов. На скамью подсудимых попали русские люди, защищавшие престол, Родину и церковный алтарь. По-разному можно оценить эти факты, и надо признать, что не многие смогли и тогда понять, почему Государь не прибегает к массовому террору. Ведь, например, во Франции при подавлении восстания парижских коммунаров (1871 г.) не задумываясь, без суда и следствия было расстреляно тридцать тысяч человек и одним махом правительство отбило охоту у коммунистов брать в руки оружие против власти. В Соединённых Штатах Америки в это время в упор расстреливали не только бастовавших рабочих, но и их семьи, включая детей. И ничего особенного, никакого крика и шума о деспотии, тирании и произволе властей. Оскорбление, например, национального флага в Америке могло легко кончиться смертью виновников, а в самодержавной России такое стало ещё перед революцией 1905 года обыденностью. В той же Америке красный флаг вообще был запрещён и никому в голову не приходило протестовать. Почему? А потому, что протестующему делали соответствующую запись в его рабочий аттестат, после чего никто его на работу не брал. Помирай с голоду. И ничего… Никаких криков о деспотизме. А уж о том, чтобы ездить по миру, как наши кадеты и прочие революционеры, и собирать деньги на революцию у «спонсоров» в Америке… как впрочем и во Франции и Англии… такое и в голову не могло прийти тамошним господам революционерам, привыкшим кричать громко о невыносимом гнёте Самодержавия в России.