Статьи - [3]

Цветок для ребенка, который он видит первый раз в жизни, - чудо. После того, как он видит цветы много раз, они начинают терять свое чудесное обаяние. Но для настоящих, больших людей, таких, как Маршак и многие другие советские люди, прекрасные явления, невзирая на то, что они встречаются часто, не теряют своей свежести.

В своей жизни мне приходилось встречать много калек. Можно сказать, что между нами, калеками, во всем мире возникают особые отношения солидарности, официально не оформленный клуб, товарищество. Это отношение основано на глубоком знании и переживании другого. Я знаю, что, когда человек на костылях смотрит на улицу, он видит каждую малую возвышенность, каждую ямку, он видит, какое это расстояние, какие трудности встретятся на, казалось бы, ровном тротуаре или мостовой. Например, для меня - человека на костылях пройти 100 ярдов - это огромное расстояние.

В западном мире калеки - это меньшинство, к которому относятся с некоторым пренебрежением и с опаской. Крепкому, здоровому человеку на Западе смотреть на калеку неприятно: он представляет себя на костылях, и ему делается страшно. Калеки, которых я встречал на Западе, - это обычно очень одинокие люди. Им нужно бороться за то, чтобы иметь друзей.

И вот я в Братске у Бориса Гайнуллина. Он встречает меня в кресле-коляске и приглашает пройти к столу. По его лицу, по широкой улыбке, по выражению его глаз я понял, что этот человек нашел свое место в обществе, он часть этого общества, неотъемлемая его часть. Я подумал: какой духовной силой должен был обладать этот человек, чтобы так мужественно принять то, что с ним случилось!

После того, как я поговорил с Гайнуллиным, я понял, что это не только его качество, это - качество общества, в котором он живет. Когда он лишился возможности ходить, для его друзей это было так же, как будто они сами претерпели это несчастье. Поэтому огромное бремя, которое должно было пасть на его плечи, пало на плечи сотен, тысяч, миллионов других людей. Для Гайнуллина, человека советского общества, не было ничего удивительного в том, что его друзья и товарищи, все общество относятся к нему так же, как и прежде.

Я сказал ему: "Ты счастливый человек". И он меня понял.

Гайнуллин начал жизнь молодым, сильным и красивым, он был бригадиром лучшей бригады, он чудесно работал, получал от этого радость, это была чудесная жизнь.

Это прошлая жизнь. Она кончилась. Теперь он начинает новую жизнь, не менее замечательную. Сейчас он много читает, учится и хочет стать писателем. У него еще больше друзей, и он не представляет себе, что такое одиночество.

Я хотел бы закончить свой рассказ небольшим эпизодом, который для меня олицетворяет Советский Союз.

В аэропорту в Москве я видел мать, которая вместе с маленькой дочкой ждала самолета. Для меня эта мать символизировала матерей всего мира. Она с любовью смотрела на свою дочку, которая вела себя, как все дети, довольно беспокойно, шалила, бегала вокруг матери. А потом девочка стала петь. Подняла глаза к небу, ясным, чистым голоском она запела, как малиновка:

Пусть всегда будет солнце,

Пусть всегда будет небо...

"Огонек" N 34, 1964.