Статьи и заметки о мастерстве - [130]

Ночное незаполненное время.

Не обкатать его, не утрясти

С пустотами и впадинами всеми.

Не перейти его, не обойти,

А без него грядущее закрыто…

Но вот доходим до конца пути,

До утренней зари — и ночь забыта.

О, как теперь ничтожен, как далек

Пустой ночного времени комок!

III

Порой часы обманывают нас,

Чтоб нам жилось на свете безмятежней,

Они опять покажут тот же час,

И верится, что час вернулся прежний.

Обманчив дней и лет круговорот:

Опять приходит тот же день недели,

И тот же месяц снова настает —

Как будто он вернулся в самом деле.

Известно нам, что час невозвратим,

Что нет ни дням, ни месяцам возврата.

Но круг календаря и циферблата

Мешает нам понять, что мы летим. 

* * *

В столичном немолкнущем гуде,

Подобном падению вод,

Я слышу, как думают люди,

Идущие взад и вперед.

Проходит народ молчаливый,

Но даже сквозь уличный шум

Я слышу приливы, отливы

Весь мир обнимающих дум.

* * *

Сегодня старый ясень сам не свой, —

Как будто страшный сон его тревожит.

Ветвями машет, шевелит листвой,

А почему, — никто сказать не может.

И листья легкие в раздоре меж собой,

И ветви гнутые скрипят, друг с другом споря.

Шумящий ясень чувствует прибой

Воздушного невидимого моря.

* * *

I

Я помню день, когда впервые —

На третьем от роду году —

Услышал трубы полковые

В осеннем городском саду.

И все вокруг, как по приказу,

Как будто в строй вступило сразу.

Блеснуло солнце сквозь туман

На трубы светло-золотые,

Широкогорлые, витые

И круглый, белый барабан.

II

И помню праздник на реке,

Почти до дна оледенелой,

Где музыканты вечер целый

Играли марши на катке.

У них от стужи стыли руки

И леденели капли слез.

А жарко дышащие звуки

Летели в сумрак и в мороз.

И, бодрой медью разогрето,

Огнями вырвано из тьмы,

На льду речном пылало лето

Среди безжизненной зимы.

III

Как хорошо, что с давних пор

Узнал я звуковой узор,

Живущий в пении оргáна,

Где дышат трубы и меха,

И в скрипке старого цыгана,

И в нежной дудке пастуха.

Он и в печали дорог людям,

И жизнь, которая течет

Так суетливо в царстве буден,

В нем обретает лад и счет.

«Счастье»

Как празднично сад расцветила сирень

Лилового, белого цвета.

Сегодня особый — сиреневый — день,

Начало цветущего лета.

За несколько дней разоделись кусты,

Недавно раскрывшие листья,

В большие и пышные гроздья-цветы,

В густые и влажные кисти.

И мы вспоминаем, с какой простотой,

С какою надеждой и страстью

Искали меж звездочек в грозди густой

Пятилепестковое «счастье».

С тех пор столько раз перед нами цвели

Кусты этой щедрой сирени.

И если мы счастья еще не нашли,

То, может быть, только от лени. 

* * *

Возраст один у меня и у лета.

День ото дня понемногу мы стынем.

Небо могучего синего цвета

Стало за несколько дней бледно-синим.

Все же и я, и земля, мне родная,

Дорого дни уходящие ценим.

Вон и береза, тревоги не зная,

Нежится, греясь под солнцем осенним.

* * *

В полутьме я увидел: стояла

За окном, где кружила метель,

Словно только что с зимнего бала,

В горностаи одетая ель.

Чуть качала она головою,

И казалось, что знает сама,

Как ей платье идет меховое,

Как она высока и пряма.

* * *

Апрельский дождь прошел впервые,

Но ветер облака унес,

Оставив капли огневые

На голых веточках берез.

Еще весною не одета

В наряд из молодой листвы,

Березка капельками света

Сверкала с ног до головы.

Последний сонет

Т. Г.

У вдохновенья есть своя отвага,

Свое бесстрашье, даже удальство.

Без этого поэзия — бумага

И мастерство тончайшее мертво.

Но если ты у боевого стяга

Поэзии увидишь существо,

Которому к лицу не плащ и шпага,

А шарф и веер более всего.

То существо, чье мужество и сила

Так слиты с добротой, простой и милой,

А доброта, как солнце, греет свет, —

Такою встречей можешь ты гордиться

И перед тем, как навсегда проститься,

Ей посвяти последний свой сонет.  

* * *

Когда, как темная вода,

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь. 

* * *

Бремя любви тяжело, если даже несут его двое.

Нашу с тобою любовь нынче несу я один.

Долю мою и твою берегу я ревниво и свято,

Но для кого и зачем — сам я сказать не могу

* * *

Люди пишут, а время стирает,

Все стирает, что может стереть.

Но скажи, — если слух умирает,

Разве должен и звук умереть?

Он становится глуше и тише,

Он смешаться готов с тишиной.

И не слухом, а сердцем я слышу

Этот смех, этот голос грудной.

Пушкинская дубрава

Три вековых сосны стоят на взгорье,

Где молодая роща разрослась.

Зеленый дуб шумит у Лукоморья.

Под этим дубом сказка родилась.

Еще свежа его листва густая

И корни, землю взрывшие бугром.

И та же цепь литая, золотая,

Еще звенит, обвив его кругом.

Нам этот дуб священней год от года.

Хранит он связь былых и наших дней.

Поэзия великого народа

От этих крепких родилась корней.

У Лукоморья поднялась дубрава.

И всей своей тяжелою листвой

Она шумит спокойно, величаво,

Как славный прадед с цепью золотой.  

Пожелания друзьям

Желаю вам цвести, расти,

Копить, крепить здоровье.

Оно для дальнего пути —

Главнейшее условье.

Пусть каждый день и каждый час

Вам новое добудет.

Пусть добрым будет ум у вас,

А сердце умным будет.

Вам от души желаю я,

Друзья, всего хорошего.

А все хорошее, друзья,

Дается нам недешево! 

Из Роберта Бернса

Из поэмы «Святая ярмарка»

Был день воскресный так хорош,

Все было лету радо.

Я шел в поля взглянуть на рожь