Статьи и воспоминания - [60]
Наследие Мясковского огромно. Многие симфонические камерные и вокальные произведения композитора, его блестящие критические статьи (кстати, почему бы не издать их отдельным сборником — это ведь образцы музыкальной публицистики!), наконец, архивы, дневники, письма пока еще мало известны нашей музыкальной общественности.
Жизнь и творческая деятельность Мясковского неотделимы от всей истории советской музыки. Выдающийся композитор, педагог, общественный деятель, он являл собою тип советского художника, живущего жизнью народа, страны, своего времени.
Конечно, о Мясковском будут со временем написаны серьезные исследования. Но их пока мало. Поэтому на всех нас, близко знавших Мясковского, лежит большой долг. Мы должны — каждый в меру своих сил — рассказать о крупнейшем советском композиторе нашим современникам, нашим потомкам. Пусть ничто не будет забыто. Нам дороги и ценны не только творческие заветы Николая Яковлевича, но и дорог он сам, его личность, важны малейшие подробности его жизни, позволяющие приоткрыть внутренний мир композитора.
Вот почему я решаюсь опубликовать мои краткие заметки о Николае Яковлевиче Мясковском, хотя они неизбежно отрывочны и, конечно, не претендуют на законченность и полноту.
Знакомство мое с Мясковским произошло в 1929 году, когда я, только что окончив Техникум имени Гнесиных по классу композиции профессора М. Ф. Гнесина, поступил в Московскую консерваторию. Еще до того, как я познакомился с Николаем Яковлевичем, я много слышал о нем, знал его музыку. Для нас, молодых музыкантов, имя композитора было окружено своего рода ореолом. Мясковского почитали и уважали — без преувеличения — все. Даже из беглых замечаний педагогов, из отрывочных разговоров на концертах, в консерватории возникало представление о его незаурядной личности.
Стоило ли говорить, какой великой честью считалось учиться у него! Такой мечтою был охвачен и я, но, правду говоря, не верил, что она может когда-нибудь осуществиться. Я только однажды признался в этом В. В. Держановскому, который был ко мне дружески расположен.
Зимою я заболел, надолго слег в больницу. И вдруг мои друзья принесли известие о зачислении меня в класс композиции Н. Я. Мясковского — известие, помогшее мне сильнее всех лекарств.
С первых же занятий у Николая Яковлевича меня покорила необычная, лишенная всего обыденного обстановка. Приходя к Мясковскому, мы словно переступали порог, за которым нам открывался во всем своем величии, сложности, увлекательной красоте мир музыки, до этого любимой нами слепо. Николай Яковлевич учил культуре композиторского труда и попутно знакомил нас с многими явлениями классического и современного искусства.
Мясковский никогда не подавлял студентов своей творческой волей. Он вел себя с нами как равный с равными, был чрезвычайно вежлив и предупредителен. Он не допускал фамильярности, обращался ко всем ученикам на «вы», называл их по имени и отчеству.
Была ли у Мясковского законченная педагогическая система занятий? Вряд ли. Скорее всего он следовал определенным общим принципам. Уроки его в разное время и с разными студентами проходили непринужденно, подобно импровизации, но в них всегда ощущалась направляющая мысль педагога.
Хорошо помню, как Николай Яковлевич оценивал новое сочинение. Для него было чрезвычайно важно узнать прежде мнение самого студента. С этого он нередко начинал свой разбор произведения. Он уважал мнение студента, даже если с ним не соглашался. Постепенно мысль Николая Яковлевича проникала в глубь композиции, схватывала все ее особенности. Он не признавал «гладких», ловко скроенных произведений, написанных по инерции и лишенных свежей мысли. Даже в самой небольшой пьесе он прежде всего отмечал те штрихи, которые выражали индивидуальность студента. Шероховатости письма, неизбежные в стадии роста и формирования композитора, его не пугали. Мясковский обладал редкой для педагога способностью просто, убедительно говорить с молодым композитором о таких важных вещах, как идейная направленность творчества, соотношение содержания и формы.
На уроках он высказывался скупо, даже как-то робко, но именно это заставляло нас быть начеку, запоминать самые незначительные, казалось, замечания.
— Вот здесь у вас форма что-то... — Николай Яковлевич всматривался в ноты, потом вдруг добавлял:
— Впрочем, возможно, я ошибаюсь...
И шел дальше. А студент должен держать ухо востро: раз Мясковский задумался, значит, что-то здесь неладно...
Хочу оговориться, что так было в годы моей учебы. Позднее, насколько мне известно, его оценки работ студентов стали более активными. Но деликатность в обращении осталась у него навсегда. И беда, если ученик не умел за этой деликатностью, за брошенными как бы вскользь замечаниями заметить неполадки, обратившие на себя внимание Мясковского.
Николай Яковлевич знал о легкой ранимости молодого художника в период формирования его таланта. Отсюда его тактичность, осторожность в обращении с молодыми композиторами. Но из этого вовсе не следует, что ученик был предоставлен сам себе. Мудрый педагог Мясковский влиял на наше развитие незаметно, исподволь. Самым важным для него было распознать индивидуальность студента, открыть для себя свойства его таланта, чтобы затем способствовать развитию лучшего из того, что заложено в ученике. Не случайно из класса Мясковского вышло столько
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.