Статьи и очерки - [19]

Больше всего меня удивил случай, когда в Барселоне двое молодых музыкантов навестили меня, прочтя «Осень патриарха», чья структура напоминала им третий фортепьянный концерт Б. Бартока. Я их, конечно, не понял, но меня удивило то совпадение, что на протяжении почти четырех лет, когда писалась книга, я очень интересовался этими концертами, особенно третьим, который и по сей день остается моим любимым.

После всего этого хочу сказать, что не удивлюсь сейчас, если действительно достойный музыкант найдет элементы музыкальной композиции в повести «Полковнику никто не пишет», самом простом из всей моих произведений. Я на самом деле писал его в отеле для бедняков в Париже, в спартанских условиях, ожидая письмо с чеком, которое так и не пришло. Моим единственным успокоением было радио. Но я абсолютно не знаком с законами музыки и вряд ли смог бы осмысленно написать рассказ с диатонической структурой.

Я считаю, что литературное повествование — это гипнотический инструмент, как и музыка, и что любое нарушение его ритма может прервать волшебство. Об этом я забочусь настолько, что не посылаю текст в издательство, пока не прочитаю его вслух, чтобы убедиться в необходимой плавности.

Главное в тексте — это запятые, потому что они задают ритм дыханию читателя и управляют его душевным настроением. Я называю их «дыхательными запятыми», которым позволено даже внести беспорядок в грамматику, чтобы сохранить гипнотическое действие чтения.

Вот мой ответ на вопрос читателей: не только повесть «Полковнику никто не пишет», но даже наименее значительное из моих творений подчинено гармонической стройности. Только нам, писателям с хорошей интуицией, можно не исследовать тщательно тайны этой техники, так как в этом занятии для слепых нет ничего опаснее, чем потерять невинность.

Страница за страницей и зуб за зубом

Перевод с исп.: Борис Гершман. Источник: RevistaCambio.com

В заголовке статьи Маркес использует игру слов: hoja («оха») переводится как страница; ojo («охо») — око, глаз. Таким образом, в испанском варианте происходит каламбур в известной пословице: «Ojo por ojo y diente por diente» — «Око за око и зуб за зуб».

Уважаемый маэстро! Для многих людей чтение «Осени патриарха» вызывает большие трудности из-за длиннющих предложений. Дошло до того, что говорят, роман написан в одно предложение. Не было бы легче для читателя и удобнее для Вас, если бы в книге выделялись концы предложений и абзацев и ставились не только запятые?

(вопрос читателя)

Первую версию «Осени патриарха» я начал в Каракасе в 1958 году. Это было прямолинейное повествование от третьего лица о воображаемом карибском диктаторе, обладающем чертами многих реальных людей, но большей частью списанном с венесуэльца Хуана Висенте Гомеса (президент и фактически диктатор Венесуэлы в 1909–1935 гг. — прим. пер.). Я сильно не продвинулся в написании романа, когда поехал в Гавану в качестве журналиста, чтобы присутствовать на публичном суде генерала Фульгенсио Батиста, осужденного военным судом по всем видам военных преступлений. Суд длился целую ночь на полном стадионе и в присутствии журналистов со всего мира. На закате генерал был приговорен к смерти и расстрелян несколько дней спустя.

Это был ужасный урок реальности, победившей непостоянство вымысла, который заставил меня изменить традиционную форму романа на душераздирающую и сложную, похожую на то, что мы пережили той ночью (например, старый диктатор на суде рассказал все о своей жизни за десять часов). Первые строки книги подсказал мне сам осужденный, когда поднялся на возвышение, ослепленный вспышками фотоаппаратов, и приказал: «Уберите с моего лица эти вспышки!» Очень скоро я понял свою ошибку. Внутренний монолог героя приговаривал мой роман к тому, что в нем будут только голос и размышления диктатора. Что же делать? В таких сомнениях я находился, когда меня сбил с ног феномен «Ста лет одиночества» и у меня больше не было времени ни на что.

Примерно в эти же года Карлос Фуэнтес (мексиканский писатель — прим. пер.) публично заявил о своей идее, чтобы каждый латиноамериканский писатель написал роман о диктаторе соответствующей страны для новой серии с общим заглавием «Отцы родины». Алехо Карпентьер (кубинский писатель — прим. пер.) опубликовал тогда роман «Превратности метода», Аугусто Роа Бастос (парагвайский писатель — прим. пер.) — «Я, Верховный». Мигель Отеро Сильва (венесуэльский писатель — прим. пер.) начал писать биографию своего соотечественника Хуана Висенте Гомеса, которую так и не закончил, а Хулио Кортасар собирал материалы о погибшей Еве Перон (дочь аргентинского диктатора Хуана Перона — прим. пер.). Сам Карлос Фуэнтес сказал мне, что готовил роман о генерале Антонио Лопесе де Сантана, который потерял всю Мексику и все золото Калифорнии в войнах с США и с царскими почестями захоронил собственную ампутированную ногу.

Единственной проблемой тех дней для меня было снова поймать нить своей жизни, так как самым сложным в романе «Сто лет одиночества» было не писать, а убрать его с верхней ступени моих предпочтений. Это происходило не по моей вине, а по вине новых читателей, которые ждали от меня побольше такой же литературы, как прежде, в то время как моя цель была другой: не повторяться. В поисках выхода из сложившейся ситуации в Барселоне я написал серию рассказов, которые по-настоящему были экспериментами в области литературной техники, структуры и стиля — я искал собственную формулу для моего романа о диктаторе. Два из этих рассказов — «Добрый фокусник, продавец чудес» и «Последнее путешествие корабля-призрака» — были уже довольно проработанными моделями того стиля, который мне был нужен.