Статьи и интервью, 2007 г. - [27]

В. Мизиано: Тем более, что - как часто любят повторять оппоненты социального ангажемента в искусстве - существуют гранты, социальные программы, которые поддерживают такого рода искусство, любые формы художественных протестных высказываний. Однако можно ли это осуждать? Нельзя ли усмотреть в этом естественную тенденцию общества к поддержанию критики самого себя?

Б. Кагарлицкий: Но это же и способ управлять подобными процессами!

В. Мизиано: Конечно. И власть заинтересована, чтобы это пространство оставалось сегрегированным. Однако сам факт того, что ныне происходит фрагментация некогда достаточно гомогенного культурного пространства на замкнутые круги культурного производства и потребления, - не есть ли это один из наиболее характерных и нуждающихся в осмыслении феноменов современности? Я хочу сказать, что факт сегрегированности «зон автономии» и «зон солидарности» предопределен некими глубинными общественными закономерностями.

Б. Кагарлицкий: С одной стороны, происходит фрагментация общества, причем не только на уровне культуры, но, даже в большей степени, на социальном уровне. В отличие от социального расслоения она происходит по горизонтали, в горизонтальных связях. Ее отличие от социальной стратификации заключается в том, что люди как раз не могут объединиться в один класс или в одну страту, потому что есть масса специфических особенностей, которые их разъединяют. С другой же стороны, такого рода фрагментация (точнее, явление ей аналогичное) существовала всегда: например, кастовое деление. Попытки некоторых индийских коммунистических социологов изобразить касты как некий прообраз класса или хотя бы сословия оказались абсолютно провальными. Дело в том, что касты функционируют именно так, чтобы не допустить формирования устойчивой классовой структуры со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Вся история мирового общества может быть описана как борьба тенденций социальной интеграции с тенденциями социальной фрагментации. Если проследить историю с древних времен до последнего времени, можно видеть, что иногда нарастает тенденция фрагментации, иногда нарастает интегративная тенденция. Общество, растущее, развивающееся и проходящее через период революции либо каких-то радикальных реформ, которые требуют коллективной воли большой массы людей, проходит период консолидации социальных групп. Эти группы консолидируются друг против друга. Поведение людей будет меняться в зависимости от того, к какой группе они себя причисляют.

Тут выявляется различие между подходами «левых» и «правых». «Левые» пытаются консолидировать социальные группы, для «правых» очень типично стремление к максимальной фрагментации. Отсюда возникает авторитарный, манипулятивный тип управления людьми: чем более они фрагментированы, чем меньше они способны взаимодействовать, тем больше они нуждаются в жестком координировании извне.

Поэтому в принципе существующая фрагментация вполне естественна, она имеет корни в истории. Здесь важно понять, какова наша роль как интеллектуалов, людей искусства, людей политики и т.д. Куда направлен вектор наших собственных усилий? Являемся ли мы сами фактором, усиливающим эту фрагментацию? Или, наоборот, фактором, противодействующим этой фрагментации, создающим некие новые механизмы коллективной сборки? В этом смысле культура является мощнейшим фактором консолидации, как это хорошо описано, в частности, у Антонио Грамши. Процессы консолидации и процессы распада оформляются через культурные проекты. Должен сформироваться единый культурный контекст. В этой-то ситуации личная ответственность очень велика и, как ни странно, в этой ситуации у меня больше претензий как раз к радикальному искусству, чем к официозу. Потому что официоз говорит сам за себя, т.е. за власть, а значит, изначально против консолидации.

В. Мизиано: В таком случае, если мы действительно видим нашу задачу в социальной сборке, то возникает необходимость прояснить тактику. С чем идти? Каковы пределы компромисса с теми структурами, с которыми приходится вступать в диалог в ходе работы по восстановлению целостности общественного пространства? Ведь наше высказывание оказывается в пространстве самых разных фрагментированных субкультур, разных коммуникационных каналов, разных дискурсов! И неизбежно нам предстоит фигурировать в контекстах власти, так как она все более и более берет художественную, как и любую другую репрезентацию под контроль. Есть вероятность того, что наше высказывание будет искажено, потеряет свой первоначальный смысл…

Б. Кагарлицкий: Я постоянно имею дело со средствами массовой информации. Я установил для себя один простой принцип: перефразируя персонажа из «Молчания ягнят», можно сказать, что нужно стремиться к простоте высказывания. Ведь телевидение урезает реплику до десяти-пятнадцати секунд. Следовательно, если твое высказывание составляет 35-40 секунд, то его скорее всего извратят во время редактуры. Каждая фраза должна занимать не более 15 секунд (желательно меньше), чтобы при монтаже не произошло сознательного или несознательного извращения. Простота высказывания всегда адекватна ясности позиции.