Статьи и интервью, 2006 г. - [27]

БК: В полной мере все-таки нет. Тенденция есть, но советское пространство демонстрирует сопротивляемость. И мы часто видим шикарный новодел, который соседствует с абсолютно советским объектом. Геттоизация характерна не для всякой формы капитализма. Например, город в Латинской Америке, который ближе всего по структуре к европейским столицам - Монтевидео. Этот город отличается, скажем, от Сан-Пауло, тем, что мы видим вкрапление гетторизированных фрагментов в достаточно благополучную среду среднего и высшего класса. Уругвайцы воспринимают это как доказательство своей более гуманной культуры - дети из разных слоев общества ходят в одну школу. У России пока есть такая же возможность, ее нельзя отрицать.

АП: Давайте обратим внимание на другие аспекты социального освоения пространства. В СССР мы видели пространства не публичные, а скорее общественные, репрезентативные. Что стало с ними сейчас, вписываются ли они в новую модель пространства?

БК: Классический пример - соотношение сталинских станций метро с бытом коммунальной квартиры. Убогость индивидуального быта должна была компенсироваться парадностью быта коллективного. Эта компенсация происходила реально на психологическом уровне, людям действительно нравились эти общественные пространства, они в них стремились. Откуда это традиционное стремление проводить в метро время, назначать в метро встречи, свидания. Кто назначит девушке свидание в нью-йоркской подземке? А у нас это и теперь достаточно типичное явление.

АП: Сейчас возникает тенденция к возрождению уличной политики. Вспомним недавние «кастрюльные бунты» пенсионеров после монетизации льгот. Они перекрывали улицы, парализуя целые районы. Новая модель пространства, навязываемая логикой неолиберальной приватизации, видимо, содержит в себе новые политические возможности.

БК: Уличные восстания во Франции до конца 19 в, включая Парижскую Коммуну, были построены на том, что существовало кольцо рабочих предместий, которые опоясывали буржуазный город. Во время восстаний они просто сдавливали его со всех сторон. Так возникли схемы мобилизации пролетариата и мелкой буржуазии через мобилизацию локальных сил. Если смотреть на географию бунтов в Париже в 2005 г., то обнаружишь, что ее география почти повторяет географию бунтов времен французской революции. Почти, потому что это уже не сами предместья, которые обуржуазились, а города-спутники, вынесенные за черту старого города как продолжение старых французских предместий. В этом смысле их география не идентична, но является органическим продолжением старой географии. В Москве таких явлений как раз нет - перемешенная и социально неоднородная Москва дает не очень хорошую картину возможностей для классовой мобилизации на локальном уровне. С другой стороны, есть новые возможности, связанные с крайне уязвимой транспортной сетью, которая легко поддается блокировке. Если вы закрываете толпой важную артерию, то вы уже начинаете вносить элемент хаоса не только в дорожное движение, а даже в управление, потому что, например, яппи не попадут вовремя на работу, банки не проведут вовремя трансакции, потеряют деньги… Не так давно была знаменитая акция «Блокируем Лондон», когда около миллиона человек во время протестов просто блокировало деловые кварталы и там прекратилось всякое движение. Они же не били магазинов, не крушили офисы, но эти магазины и офисы начали нести убытки, потому что они просто прекратили функционировать. Следовательно, возможность парализовать элементы буржуазной системы достаточно велика.

АП: Но эти недавние события отличаются тем же характером, что и пространство, в котором они разворачивались, - хаотичностью и фрагментированностью.

БК: Здесь есть еще один очень важный момент - мы возвращаемся к структуре мелкобуржуазного бунта. Традиционно пролетарские движения были выстроены иначе. Они, во-первых, локализовались в индустриальных районах и в районах плотного заселения классово-однородной массы, которая была способна единодушно высказать общую коллективную волю. Эти движения не измеряли свою силу возможностью дезорганизовать работу неких систем, а скорее возможностью предъявить свои требования, чтобы прекратить или ослабить эксплуатацию. Каждый раз это было конкретное действие, от которого страдали конкретные капиталисты. В условиях мелкобуржуазного бунта и в новой пространственной среде, скажем, если рабочие «Ford Motors» Ленинградской области не будут ничего бить и разрушать, а просто придут и заблокируют бутики на Невском проспекте, то пострадают не хозяева «Ford Motors», а владельцы бутиков, которые, может, и не вызывают никакой симпатии… но всё же не они этих рабочих непосредственно эксплуатируют. Так или иначе, здесь мы видим гораздо более сложные взаимоотношения.

АП: Тут рождаются картины всеобщей забастовки, которая охватывает весь город.

БК: Всеобщая забастовка действительно является адекватным ответом. Действия должны быть всеобщими, чтобы быть эффективными в революционном понимании. Потому что в противном случае мы получаем картину мелкобуржуазного бунта. Напомню банальную марксистскую истину, что мелкобуржуазный бунт - это палка о двух концах. Мелкая буржуазия в силу своего противоречивого характера может быть сразу и реакционной и прогрессивной силой - в зависимости от того, куда эта энергия направлена. Отсюда концепция гегемонии по Грамши. Гегемония состоит в том, чтобы направить мелкобуржуазную стихию в то русло, в котором она конструктивна. В противном случае мы получаем фашизм. И в этом плане мы имеем сходные по форме выступления НБП и АКМ. И это очень тревожная тенденция.