Стать героем - [17]

Но выбирать не приходилось. Пытаясь привыкнуть к царившей вокруг темноте, Паша принялся созерцать помещение, в которое попал. Маленькое круглое отверстие на уровне около двух метров от пола служило единственным источником, как света, так и свежего воздуха. В нем посвистывал ветер, а дверь, которая запирала камеру, неплотно прилегала к стене, оставляя малые щели, что вызывало сквозняк. К прочим радостям заключения добавлялся и отвратительный запах, вызванный процессами человеческой жизнедеятельности. Никаких уборных в камерах придумано не было.

«Туалет у нас в левом углу, понятно»: подумал Паша, догадавшись, отчего Завид находился у правой стены. Как только его глаза немного привыкли к темноте, он наконец-то разглядел и своего товарища по несчастью. Завид оказался довольно мелким мужичком, с козлиной бородкой и блестящими во тьме, бегающими, глазками. Постоянно придурковато улыбаясь, он как царь восседал на жухлом сене, которого, к слову, вряд ли бы хватило и на один относительно удобный лежак. Одет он был в какое-то подобие рубахи и штанов, все его одеяние было усеяно дырами и заплатками. Сапог на черных от грязи ногах не было. Других подробностей в данном освещении Паша не углядел.

— А ты здесь за что? — поспешил спросить Паша, усевшись на сено рядом с Завидом, не спросив разрешения.

— А я… — Завид как-то умолк на полуслове, как будто вспоминая что-то, — а я колодец осквернял.

— Как осквернял?

— Ну, так и осквернял. Нужду в него справлял, что бы этим… — хоть Завид и промолчал, однако было понятно, что «эти» очень ему не приятны, — чтобы… Чтобы им отомстить!

— Кому?

— Да всем! Всем живущим в Холупино!

— А за что?

— Вот было за что, ты мне поверь, — почесав затылок, Завид принялся рассказывать, — когда я родился, мама после родов-то и умерла, один я с отцом остался. Тот выходил меня, выкормил, то соседкам отдавал, то коровьим молоком поил. Вырос я, жили мы с отцом, репу сеяли, коровку держали, хлеб жали. И тут, на деревню беда свалилась, волколак появился. Ну, сельчане-то сразу к князю послали, что бы воинов прислал, али ведунов каких. Но не было тогда князя в городе, воевал он с врагами лютыми, дружину почти всю увел, а этот…

Завид снова промолчал, видимо все ругательства, достойные тех людей, которых он называл «этот», уже закончились, осталось только угрюмое молчание.

— А этот наместник его, Здислав окаянный, что тебя сейчас за решетку и запер, потому что князь снова на войне, вот этот его и заменяет, вертит тут как хочет, отказал нам, сказал, мол, сами его убивайте.

Завид многозначительно помахал пальцем, стараясь подчеркнуть всю иррациональность предложения наместника Здислава. Паша чуть закачал головой, стараясь показать, что согласен с негодованием собеседника, и вообще крайне раздосадован поведением Здислава.

— Ну, а что делать? Волколак-то лютый был, скотину бил не ради еды, а ради убийства. Ночью на улицу выйти и без того страшно, а с этой бедой и в подвалах люди запирались… — замолчав, задумчиво перебирая пальцами свою козлиную бородку, Завид направил взгляд на стену и затем продолжил, — ну, и решили его сами поймать да заколоть.

— И что? Закололи? — Павлу действительно стало интересно.

— Да, закололи, — снова задумался Завид, — заколоть-то закололи, эххх…

— Что-то пошло не так?

— Приманка нужна была. Люди вилы побрали, кто рогатины, кто сети, да как же ты его словишь, волколака-то? — вопросительно уставился на Пашу рассказчик, — Вот. А приманкой-то выбрали старейшины отца моего. Говорили, что ничего ему не будет, что попрячутся рядом, как волколак выйдет, так его сразу и заколют. Пятигузы проклятущие!

Паша застыл в ожидании развязки, стараясь не перебивать Завида, который, казалось, переживал события, о которых рассказывал, прямо сейчас.

— Задрал моего отца волколак. А эти, трусы, стояли и смотрели, как его волколак раздирает. Потом наутек кинулись все, а волколака потом дружинники закололи, благо, князь вернулся в город, да узнал обо всем, — закрыв лицо руками, Завид принялся его усиленно тереть, чтобы сбить горечь воспоминаний, — а мне ведь сразу другую историю рассказали, погоревал я, да что делать? Дальше жил. А потом, покойный ныне, дед Бажен, рассказал мне все, и ярость лютая обуяла мое сердце…

— И?

— Однако убивать я не стал, так, скотину мучил, в колодец гадил… — Завид мечтательно закатил глаза, вспоминая свои пакостные злодеяния, — А как прознали люди, что я это, в лес убежал, прятался там месяц. Да без еды ничего не поделаешь, долго не проживешь, в разбойники не пошел, вот и нашли меня, да вот в темницу упекли…

— И сколько ты уже тут сидишь? — поинтересовался Паша, попутно переваривая услышанное.

— Месяц, месяц всего, и сидеть еще года три, помиловал меня князь, как всю историю выслушал, не стали плетьми бить, в темницу посадили, для выправления ума, да для раздумий…

— Понятно, а меня, как думаешь, помилует?

— А вот не знаю, сейчас его в городе нет, стражники говорили. А вот наместник его, Здислав, лютый человек, — глянув на Пашу с серьезным выражением лица, Завид добавил, — повесят, наверно.

Громко сглотнув, Паша подумал: «Ага, это же наверно хуже дыбы, попал так попал».