Старый вол, разбитая повозка - [4]

Что касается идейной стороны, то у меня нет позитивных концепций и предложений. Наверно, это недостаток, свойственный большинству сатириков. Но в лучших сатирических творениях автор одним ударом обнажает пороки человеческого общества и указывает на их корни; даже не выдвигая позитивных идей, он помогает найти лекарство тем, кто полон желания лечить болезнь. Я же не гожусь в идейные руководители и не умею безошибочно указывать истоки недуга. Следовательно, недостаток, обычный для сатиры, налицо, а должного эффекта она не достигает. Мои мысли обращены к тому же, о чем, думает каждый человек, поэтому я мог бы и не писать — всем и так все известно. Мне не дают покоя мерзости, творящиеся на наших глазах, но, в чем причина их возникновения, я сказать не в состоянии. Как и большинство окружающих, я пробавляюсь сетованиями на то, что «люди стали не те, что раньше» (лично я подобную формулу не употребляю, но дела это не меняет). В таких рассуждениях звучит сожаление по поводу несовершенства мира и обращенное к людям увещевание, но сожаления и увещевания более приличествуют сочинениям морализаторского толка, практический результат от которых равен нулю. Возможно, написанное мною вообще не дотягивает до уровня сатиры. Ведь если сатирик высказывает оригинальные или парадоксальные суждения, он демонстрирует блеск своего ума, даже если созданное им никому и ничему не поможет. Я же всерьез толкую об общеизвестном — так имею ли я право величать это сатирой? Можно переделать сатиру в проповедь, но тогда читать ее будет еще скучнее. Проповедями могут заниматься либо мудрецы, либо дураки. Я знаю, что я не мудрец, но и круглым дураком себя не считаю. Правда, я все-таки написал «Записки о Кошачьем городе»…

Следует сказать, что созданию этой не слишком, удачной книги способствовал ряд внешних импульсов. Первый из них — разочарование положением дел в стране. Наши военные, дипломатические и прочие неудачи легко вызывают у эмоциональных, но не слишком разбирающихся в сути проблем людей, вроде меня, сначала гнев, а потом разочарование. Испытав его, такие люди начинают увещевать, а ведь это скорее женское дело. Человек, которого не заботят высокие материи, вполне может находить себе пропитание на навозной куче. Люди высоких помыслов стараются не приближаться к ней. И только межеумки хотят сохранить эту кучу и одновременно предостерегают мух: «Здесь антисанитарные условия!» Моя беда в том, что я позволил внешним импульсам овладеть моей душой, забыл о том, что у меня есть еще «мозги», и начал предостерегать мух! Могут возразить, что и лишенный высоких помыслов человек в состоянии написать очень неплохую книгу. Верно, в истории литературы тому есть немало примеров. Но они должны либо владеть искусством реалистических описаний, либо уметь заражать читателей своими эмоциями. Если автор подробно и правдиво воспроизведет свои внешние впечатления от предмета, он сыграет роль пусть не микроскопа, но хорошо отполированного стекла, отражающего мир. Если писатель сильно выразит даже самое обыкновенное чувство, он вызовет ответную реакцию. А вот я взялся за сатиру. Она предполагает, что автор стоит выше изображаемого, но я не сумел оказаться на высоте. Сатира должна быть хладнокровной, потому я не стал метать громов и молний, выражался сдержанно. Я не смог ни поставить перед людьми зеркало, ни бросить им в душу гранату. А жаль! Было бы неплохо, если бы мне удалось за счет юмора компенсировать недостатки моей сатиры. Юмор и сатира отражают разные душевные состояния, но равно требуют от автора ума, пусть не самой высшей пробы. Автор может также выразить — хотя бы через стиль — свой характер. Я же сознательно отказался от юмора, и таким образом у «Записок» вообще не осталось достоинств. За неудачей «Озера Даминху» последовала неудача «Записок о Кошачьем городе». Друзья часто уговаривали меня не злоупотреблять юмором; я им благодарен, ибо и сам знаю, что юмор может наскучить. Но после этих двух неудач я понял, что собака имеет мало шансов превратиться в кошку. Когда я очень стараюсь преодолеть себя, мне иногда удается написать серьезную, благопристойную вещь. Но таким произведениям всегда недостает естественности- как накрашенной и нарумяненной женщине с забинтованными ножками. Позвольте же мне говорить, что придет в голову! Да, это может надоесть, но ведь в этом есть и что-то милое, наивное. Я не мечтаю достичь вершин, аристофановское веселое буйство выше моих возможностей, но и чрезмерная скромность тоже не нужна.

Конечно, было бы неправильным сказать, что эти две вещи — «Озеро Даминху» и «Записки о Кошачьем городе» — не принесли мне никакой пользы: они дали мне возможность набить руку в правдоподобных описаниях, научили убедительно говорить заведомую ложь. Выходит, и неудача может обогатить определенным опытом.

Безусловно, та форма, в которой написаны «Записки», обычна для сатирической литературы и многократно использовалась до меня. Кошка или человек отправляется в путешествие, на поиски приключений и записывает все, что с ним произошло. Куда отправляется — неважно: на Луну, в ад или куда-нибудь еще. Такой корреспондент бывает настроен либо критически, либо сентиментально. Герой «Записок» явно принадлежит ко второй категории: критика у него не получается, преобладают поверхностные эмоции, его суждения напоминают ворчание матроны, вернувшейся с банкета голодной.