Старый патагонский экспресс - [156]

— Он доволен, — повторил мужчина. Он так и не отправил в рот свой кусок хлеба. Он пододвинул к себе бокал с вином и спросил: — Знаете, что они делают в Испании? Вот, смотрите. Я покажу, что они делают. Готовы? Они макают хлеб, вот так, — и он обмакнул свой хлеб в вино. — А потом они его едят. Вот так, — он отправил в рот пропитанный вином хлеб и продолжил, не прожевав: — Видите? Они макают хлеб в вино. В Испании.

— Если вам кажется это странным, послушайте, что я расскажу, — сказал я.

Они заулыбались: ведь я все-таки присоединился к их разговору!

— Итальянцы кладут в вино фрукты, — продолжал я. — Они крошат персики, груши, бананы и кладут в бокал с вином. Все это перемешивают, съедают фрукты, а потом выпивают вино. Представляете, что это за вино!

Однако это не произвело должного впечатления. Они молча смотрели на меня.

— Мы тоже так делаем, — наконец сказал Освальдо.

Ужин закончился кофе и взбитыми сливками, и второй мужчина принялся путано и утомительно сравнивать, как называют хлеб в разных местностях Аргентины.

— Ну, к примеру, здесь, в Тукумане, его называют булкой. Но если вы попадете в Кордову, то там услышите батон. А в Сальте — пирог. Но ломоть — так его называют…

Он бубнил и бубнил без конца, тогда как остальные вставляли свои замечания. Я почувствовал, что не в состоянии что-то добавить к их беседе, а потому предпочел встать и откланяться, чтобы вернуться к себе в купе и лечь спать.

Мне приснился сон. Я был в эдвардианском особняке с какой-то коварной дамой. Вдруг дом задрожал, пол закачался, как палуба, а по стенам пошли трещины. Дама молила меня объяснить причину такого сотрясения дома. Я выглянул в разбитое окно, а потом вышел во двор. Здесь качка была такая, что я едва держался на ногах, но ничего не было видно — я просто чувствовал это всем телом. Женщина стояла у окна, и вокруг нее крошились кирпичи.

— Вы в зоне действия магнитного поля! — сказал я. — Под нами проходит электрический кабель, — я еле удерживал равновесие, пока говорил. — И сила магнитного поля качает этот дом…

Я проснулся. Поезд качало, в точности как двор в моем сновидении, и я моментально забыл имя той женщины во сне.

Стоял солнечный день, и вскоре мы прибыли в Сан-Лоренцо на берегу реки Парана. На том берегу лежала провинция Энтайр-Риос, а за нею — Уругвай. Пейзаж был ровным, утренний свет играл на живых изгородях, и лошади мирно паслись на равнине.

Освальдо укладывал вещи.

— Эти двое, с которыми мы вчера ужинали, — сказал он. — Нам не о чем стало говорить, когда вы ушли. Жалко, что вы так рано отправились спать.

— Но я тоже не знал, о чем еще говорить.

— Вы могли бы просто сидеть и слушать, — возразил Освальдо. — Это любопытно. Один из них торгует мясом. Он даже меня знал! Ну, не лично, просто слышал где-то.

Освальдо явно был этим очень польщен. Он закончил собирать чемодан. Его книга комиксов так и осталась лежать на сиденье.

— Хотите эту книгу?

Я взял ее и пролистал страницы.

«Д’Артаньян», комикс на испанском языке, с грубыми иллюстрациями. «Суперальбом» — гласила надпись на обложке. «Десять полных историй во всех красках». Я прочел оглавление: «Прощай, Калифорния», «Ор-Грюнд, викинг-убийца», «Имя нам Легион». На картинках красовались ковбои, детективы, пещерные люди, солдаты вперемежку с телевизионной программой.

— У меня уже есть книга, — сказал я.

— Но я же ничего за нее не прошу, — сказал Освальдо.

— Я не читаю комиксов.

— Но этот очень красивый.

«Комиксы издают для детей и неграмотных!» — так и вертелось у меня на языке, но я вовремя вспомнил, как опасно критиковать этих людей.

— Спасибо, — сказал я. — А вы когда-нибудь читали аргентинских писателей?

— Вот это, — он похлопал по комиксам у меня в руках, — аргентинская книга. Она напечатана в Буэнос-Айресе.

— Я имел в виду другие книги. Те, что без картинок.

— Рассказы?

— Да. Например, Борхеса.

— Какого еще Борхеса?

— Хорхе Луиса.

— Не знаю такого.

Его явно раздражало мое упрямство и то, как равнодушно я отнесся к его замечательной Книге. Он распрощался со мной и сошел с поезда в Росарио. Росарио был крупным промышленным центром и тоже располагался на берегу Параны. Над ним висела очень характерная смесь ароматов: фабричный дым, цветущие деревья, разогретая на солнце река. На одной из здешних солидных вилл, принадлежавших среднему классу, в 1928 году родился Че Гевара. Однако не Росарио превратил его в революционера, это сделала Гватемала, когда ЦРУ устроило в 1954 году перевод Арбенца. Тогда-то он и поверил, что Южная Америка нуждается в новом освободителе. Мои предварительные исследования этих стран привели к определенным выводам. В каком-то смысле судьба Гевары оказалась еще хуже, чем Боливара. Падение Гевары было полным и окончательным, двигавшие им принципы полностью забыты, зато его физиономия превратилась в модную торговую марку дорогих бутиков (один из самых шикарных бутиков в Лондоне так и называется «Че Гевара»). Нет более надежного способа уничтожить человека или извратить его идеалы, нежели сделать его модным. И успех Гевары в качестве атрибута модной одежды стал одной из ступеней его падения.